— Здорово!

Фарук недоверчиво посмотрел на Кремнева.

— Почему смеяться надо?

За девять месяцев, проведенных в лагере, Фарук и его коллекция служили объектом постоянных насмешек. Хотя практически с каждого задания боевики притаскивали что-то, чем можно было эту коллекцию дополнить.

— Да я не смеюсь. Правда здорово. Настоящая кухня, как по телевизору.

На лицо Фарука против его желания начала наползать широкая улыбка.

— А у меня еще вот чего есть.

Он полез куда-то вниз и вытащил оттуда миксер.

— С ним можно много вкусных вещей делать, — тоном специалиста сообщил Фарук. — Только включать его здесь некуда.

— Да, без электричества не заработает, — подтвердил Кремнев. — А то бы приготовил гоголь-моголь.

— Нет, гоголь-моголь не получится, — серьезно возразил Фарук. — Для гоголь-моголь яйца нужны, а здесь яиц нет.

— А если кур завести?

Фарук вздохнул, в его глазах появилась грусть.

— У моей мамы дома куры были. Шестнадцать штук. И петух один. Я омлет любил есть. Разный. С зеленью, с колбасой.

— А почему из дома ушел?

— Взорвали дом. Родители погибли, мать, отец. А брат воевал. Пришел, забрал меня с собой, чтобы я не пропал.

— А брат где, тоже здесь в отряде?

— Раньше был, да. А потом тоже убили один раз.

Кремнев не нашелся, что ответить на такую откровенность.

К счастью, на помощь пришел сам Фарук.

— Хочешь кашу попробовать?

— Ага.

Фарук протянул большую ложку.

— Пробуй.

Кремнев зачерпнул из котла и принялся дуть.

Фарук выжидающе смотрел на него, слегка кивая головой. Сейчас выражение его лица ничем не отличалось от лица шеф-повара какого-нибудь элитного ресторана, который для самого почетного клиента приготовил самое изысканное блюдо и теперь стоит возле столика и ждет реакции.

Кремнев попробовал и одобрительно закивал головой.

— Отлично, Фарук, отлично. Только я бы еще чуть-чуть соли добавил.

— Соли в блюдо не надо много добавлять, — назидательно сказал Фарук. — Каждый пусть себе в тарелку потом отдельно солит, сколько ему нравится.

— Слушай, откуда ты все это знаешь? — удивился Кремнев.

Если честно, то до этого разговора он искренне полагал, что Фарук вообще не умеет читать.

— Я раньше много книг читал про то, как кушать готовить надо. Поваром в ресторане хотел стать. Брат говорил, в городе большой ресторан есть.

— Так, может, еще станешь.

Фарук кивнул.

— Да, когда война закончится.

Фарук не знал, что война уже давно закончилась. Здесь, глубоко в горах, в лагере террористов, отрезанный от всего внешнего мира, он искренне верил, что война продолжается. Та война, которая отняла у него дом, родителей и возможность стать поваром в большом городском ресторане. Та война, на которой погиб его брат.

Это было горько осознавать, но самое главное, сейчас это было не к месту.

— Слушай, Фарук, — предложил Кремнев. — Может, покажешь мне окрестности? Когда у тебя свободное время будет? А то мне гулять разрешили, а куда идти, я не знаю. А один заблудиться боюсь.

Фарук сделался очень серьезен.

— Надо разрешение спросить. Без разрешения никак ходить нельзя.

— Спросишь?

Фарук задумался, наморщив лоб.

— Хорошо, спрошу. Только ты убегать не думай. Отсюда убежать нельзя. Если от меня убежишь, все равно поймают и убьют. И меня убьют.

— Я не убегу.

— Хорошо, ты тогда в яму сейчас иди. Сейчас все покушают, потом я спрошу, а потом тебе скажу, что мне сказали.

— Договорились.

По пути к яме Кремнев встретил одного из своих конвоиров.

— Хорошо погулял? — сверкнув золотым зубом, поинтересовался тот.

— Да ничего так. Сейчас пообедаю и пойду погуляю.

Конвоир проводил его до ямы, открыл решетку и Кремнев спустился вниз.

В глазах Мэри он увидел нетерпение.

Однако она справилась с желанием тут же броситься к Кремневу с расспросами и дождалась, пока охранник отойдет от ямы на достаточное расстояние.

— Ну?

— Сейчас обед будет.

— Я не об этом. Ты что-нибудь видел?

— Пока ничего обнадеживающего нет. Здесь вокруг такие лабиринты, что черт ногу сломит. Без проводника даже соваться не стоит.

— Вот дерьмо!

— Не все так плохо. Я вроде подружился с Фаруком. Если разрешат, то после обеда он мне покажет окрестности.

Мэри опять оживилась.

— Это здорово. Может быть…

— Мэри, — Кремнев резко тряхнул ее за плечо.

Она испуганно на него посмотрела.

— Что?

— Послушай меня сейчас очень внимательно.

Она попыталась высвободиться, но Кремнев сжал плечо сильнее.

— Нас обоих в любой момент могут убить. Понимаешь, в любой момент.

Мэри затихла и смотрела на Егора широко открытыми глазами.

— Поэтому не надо строить планов на скорое и внезапное освобождение. Санта-Клаус сюда не долетит. А если долетит, то его собьют ракетой. Единственный способ остаться в живых и, может быть, выбраться — это вести себя как можно тише. Если боевики заметят, как у тебя горят глаза, они не станут спрашивать почему.

Мэри молча смотрела прямо в глаза Кремневу.

— Ты понимаешь, о чем я тебе говорю?

Она кивнула.

— Поэтому не задавай мне больше таких вопросов. И вообще не упоминай больше о побеге. Даже про себя не думай. Все, что будет нужно, я скажу тебе сам.

Она снова кивнула.

— Я поняла. Не сердись. Просто, когда ты появился здесь, Егор, я поняла… нет, почувствовала, что ты — это путь к спасению. Хотя ты был ранен, без сознания и всю ночь бредил про какого-то медведя. Вначале я думала, что ты умрешь, но ты выжил, и я поняла, что не ошиблась.

— Пару недель назад я ходил на охоту и убил медведя.

— Настоящего?

— Плюшевого.

Мэри недоверчиво посмотрела на Кремнева.

— Один?

— Один, Вот этими Вот руками.

Кремнев притянул к себе Мэри.

— Мы выберемся отсюда, — прошептал он ей на ухо. — Мы обязательно выберемся отсюда. И одну тебя я здесь не оставлю.