* * *

К концу января мои надежды на светлое будущее повисли на волоске. Лорд вновь стал ускользать, а Ребекка сообщила, что я на грани увольнения. Еще во время интервью она предупреждала, что шанс получить полную ставку в должности ее ассистента у меня «призрачный», но поскольку вся моя жизнь была сплошной чередой таких «призрачных шансов», я согласилась. Три месяца спустя меня уверили, что декретный отпуск моей предшественницы стал отпуском бессрочным. А потом на пороге офиса возникла миссис Материнство. Заливаясь смехом, в обнимку — сестры если не по крови, то по духу, — дамы отправились на обед, продлившийся три часа. Когда Ребекка вернулась, в ее взгляде безошибочно угадывалось спиртное, а в голосе — сентиментальность, навеянная воспоминаниями. Не стоило мне так уж изумляться плохим новостям. Прежняя помощница Ребекки любила мужа, любила ребенка, но этих двоих ей недостаточно. Для полного счастья ей нужна работа — та самая, которую я присвоила.

Увольняться я была не готова. Мне еще многому хотелось научиться у Ребекки: она жила по собственным правилам, ее уважали женщины и обожали мужчины. В ее жизни присутствовали и успешный бизнес, и хотя бы один поклонник за кулисами. Очередной кавалер, почти знаменитый голливудский режиссер, позвонил ей тем же днем сразу после обеда, сказал, что прилетел в Лондон и ждет ее в отеле. «Оторви задницу от стула и валяй сюда», — распорядился он. Должна признать, что для независимой женщины, которая не терпит приказов, Ребекка «оторвала задницу» без промедления.

— Думаю, тебе будет небезынтересно узнать, — сообщила она, наводя красоту перед рандеву, — что Ева, одна из моих лучших подруг, ищет кого-то вроде личного помощника для миллионера. — Ребекка послала мне многозначительный взгляд. — В смысле — миллиардера.

Она округлила глаза в знак почтения к миллиарду, но я не поддержала ее восторга. «Кто-то вроде личного помощника для миллиардера»? Шанса призрачнее, пожалуй, не придумать. Мне подсовывали конфетку, чтобы подсластить горечь увольнения. Я освободила ящик стола.

— Тебя никто не гонит сию секунду, балда.

Балда — это мой точный портрет. Я рухнула в кресло и одним махом смела все свои вещички обратно в ящик.

— У нас есть месяц, чтобы найти тебе работу, и мы ее найдем, обещаю. — Ребекка выдохнула струйку дыма и подмигнула.

Шагая тем вечером домой, я решила, что назрели перемены. Уж слишком все в моей жизни было временно. Лорд перестал замечать мою любовь, а фургон ломался едва ли не в каждую поездку на еженедельные свидания.

— Не пропадай, — напутствовал Лорд с порога своего коттеджа, когда я уезжала в Лондон.

Обратный путь был для меня тренировкой в надежде. Я надеялась, что через день-другой Лорд пригласит меня на ужин. Надеялась, что фургон дотянет до дома. Кому нужна машина, что разваливается на ходу, и мужчина, не желающий сдаваться на милость любви? В глубине души (собственно, глубина-то была невелика) я понимала, что пора расставаться и с этим мужчиной, и с этой машиной.

За оставшийся до увольнения месяц я пару раз интересовалась у Ребекки загадочным миллиардером, но та лишь напускала тумана. Я оказалась права: миллиардера мне подсунули вместо соломинки, за которую следовало ухватиться в эти тяжелые времена. Категорически не желая ежедневно спускаться в подземку, я обратилась в бюро по трудоустройству и в течение недели перебывала на пятнадцати интервью, из них шесть — в одном и том же коммерческом банке. Всех вокруг восторгала перспектива моей работы в Сити. Всех, только не меня — до тех пор, пока домовладелец услужливо не напомнил, что аренда уже три дня как просрочена. Я сдалась — и подписала контракт на жизнь в офисном освещении и работу под началом скороспелого двадцатипятилетнего банкира-американца, который называл меня «беби» и обещал, что с первой минуты моей работы мы с ним сплотимся, как сиамские близнецы. Всю жизнь только об этом и мечтала. Словом, мне осталось лишь отослать подписанный документ, но дни проходили, а конверт, будто приклеенный, мозолил глаза на столе. Однако настал и последний срок. Если пропущу — потеряю работу. С тяжелым сердцем я взяла письмо и уже шагнула было к двери, чтобы пойти на почту, как вдруг, deus ex machina[9], зазвонил телефон. Ева, подруга Ребекки и секретарша Миллиардера, приглашала меня завтра на интервью.

Миновав вращающуюся дверь отеля на добрых десять минут раньше назначенного срока интервью с Миллиардером, я угадала Еву в разгневанной учительнице, которая мерила шагами мраморный пол вестибюля.

— Явились последней. — Она со вздохом поставила галочку напротив моего имени в фирменном секретарском блокноте на пружине.

Ева провела меня в комнату, где семеро женщин чинно и намертво, в позе непрошибаемого терпения, застыли на одинаковых стульях в ожидании встречи с Миллиардером. Ева обеспечила шефу поистине богатый ассортимент секретарш. Несколько соискательниц были профессионально деловиты, одна сногсшибательно хороша собой, еще одна у меня на глазах принялась с бешеной скоростью строчить что-то в блокноте: тренировалась в стенографии. Все в строгих костюмах и телесных колготках, они сидели нога на ногу — этакая секретарская многоножка в туфлях-лодочках, носки которых смотрели вправо.

Ева указала на свободный стул.

— Спасибо, постою.

Я определенно ошиблась, приняв приказ за приглашение. Семь пар секретарских глаз нацелились на меня, но по звонку телефона, как по команде, вновь вонзились в Еву. Та подняла трубку, продемонстрировав темный круг под мышкой. Взмокший комок нервов, секретарша Миллиардера была неважной рекламой вожделенной работы.

— Алло. — Уголок ее глаза подергивался. — Да. Она уже здесь. Я пошлю ее к вам. — Ева повернулась ко мне: — Двенадцатый этаж. Комната 1200.

Я слегка струсила, оказавшись первой. Быть может, мелькнула мысль, Миллиардер из тех, кто оставляет лучший кусочек напоследок, а меня вызвал, чтобы сразу избавиться? Узнать, права я или нет, можно было лишь одним способом, и я нажала кнопку звонка под медной табличкой. Мне предстояло впервые в жизни переступить порог президентского номера. Ожидая, когда откроют дверь, я покрутилась перед зеркалом, висевшим на противоположной стене коридора. Пиджаку из черного плиса почти удалось скрыть тот факт, что в период предрождественского уныния и обжорства я округлилась и там, где нужно, и там, где это совершенно ни к чему. Белая блуза едва сдерживала напор бюста. Я стянула полочки пиджака, поправила «конский хвост», очки в черепаховой оправе (аксессуар, предназначенный исключительно для создания нужного имиджа) и еще раз нажала на кнопку. Через пять минут, так никого и не дождавшись, я пошла назад к лифту.

— Вы здесь? Эй, вернитесь! — прозвучало из конца коридора.

Оглянувшись, я увидела высокого мужчину, сигналившего мне обеими руками. Мой работодатель был явно не в себе, но выглядел дружелюбно, и я воспрянула духом.