В коридоре Вовчика нигде не было видно. Афганец ухватил пробегавшего мимо официанта за форменную одежду (причем сграбастал так, как берут за грудки, поэтому официант затрепыхался и завращал яркими белками) и на чистом русском спросил, где тут туалет. Африканец все понял без перевода и жестами указал направление. Лешка африканца отпустил, пригрозив ему пальцем и сказав: «Ну смотри у меня!» – и пошел дальше. Мы все тронулись следом.

Лешка, Сашка и качавшийся Володя вошли в заведение и минуты через полторы в три глотки завопили. Мы с Веркой порадовались, что не успели зайти в соседнее, женское. Заранее знали: мужиков, возможно, придется спасать. И мы побежали к ним на помощь.

Когда вбегали, из одной из кабинок выходил пьяненький немец, на ходу застегивающий ширинку. У писсуара стоял еще один. Они завопили еще истошнее, чем наши.

– Ну и что орете-то, словно к русским партизанам в плен попали? – спокойно спросила их Верка. – Можно подумать, мы с Ланочкой увидим что-то новое.

Афганец, зная, где искать пьяного друга, начал дергать все двери подряд. Из-за некоторых донеслись недовольные голоса на иностранных языках, другие были открыты, последняя заперта, но за ней молчали. Лешка тут же приложил силушку молодецкую и кабинку открыл. Там он и обнаружил Вовчика.

«Двустворчатый шкаф» спал, правда, голова у него была сильно разбита. Даже слишком сильно.

– Где он мог шмякнуться? – спросила Верка, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Из зала он выходил целым, – заметил Афганец.

Я тем временем уже осматривала повреждение, вспоминая свои медицинские навыки. Я считала, что Вовчика по башке кто-то специально саданул. Правда, не учел, что она у него – самая крепкая и непробиваемая часть организма и вообще Вовчик – мальчик что надо. Его таким ударом не убьешь.

В заведение тем временем вошел кто-то из русских и пьяно спросил, женский это туалет или мужской. Верка ответила – общий. «А, понятно», – промычал соотечественник, заметив, что у папуасов все через задницу, причем черную. Русских разбитая голова Вовчика совсем не удивила. У нас в стране после празднования Нового года расквашенные физиономии, сломанные конечности и выбитые зубы – вполне нормальная вещь. Вот если их нет – это странно. Значит, не душевно попраздновали.

По всей вероятности, соотечественник, покидая заведение, столкнулся с Ниной и Таней, которые шли припудрить носы, и сообщил им про «общее» заведение. Наши тетки и заглянули на огонек.

– А, вся компания в сборе, – заметила Нина.

Обалдевшие немцы не желали понимать, что перед нами стоят гораздо более серьезные проблемы, чем опорожнение мочевого пузыря, и пытались нам что-то объяснить то на немецком, то на английском. Я невозмутимо смывала с Вовчика кровь у раковины, к которой его оттащили Лешка с Володей (Володя сам едва держался на ногах, но раненому товарищу был готов помочь в любом состоянии). Немцы махнули на нас рукой и, как мы услышали, попытались не подпустить Нину с Таней к кабинкам, куда те намылились заглянуть. Но разве какой-то немец может оттащить русскую бабу от намеченной цели? Бабы и объяснили немцам по-русски, что не следует им мешать. Немцы все поняли без перевода и, бочком просочившись мимо нашей компании, заведение покинули. Возможно, в направлении, четко указанном им Ниной с Таней.

Правда, вскоре они вернулись с двумя представителями администрации. Представители были белого цвета и немцы по национальности. В дальнейшем мы узнали, что в этих краях больше всего гостиниц строят немцы (или немцы совместно с турками), потом сажают в них своих представителей, на второстепенные должности и в качестве обслуги нанимают местных. Это обычная практика в развивающихся странах (включая нашу).

– Аптечку принесли? – спросила Нина, мывшая руки, пока менеджер еще не успел открыть рот.

Верка тут же перевела Нинин вопрос на английский: Нина со всеми общалась по-русски. Правда, как показывала практика, ее многие правильно понимали. Я тоже встряла в разговор и сказала, что мне нужно для обработки раны. Менеджер пришел в себя и пообещал сейчас же вызвать врача, пострадавшего отвезут в госпиталь, там ему окажут квалифицированную медицинскую помощь, здесь это сделать невозможно, и так далее.

Я попыталась объяснить, что в состоянии сама оказать эту помощь и таких ран на своем веку повидала великое множество, причем в основном даже не в Афгане, а на пьянках в родной стране.

Врач с помощником (черного цвета) появились минут через пятнадцать, заохали, заахали, стали говорить, что голову Вовчика надо зашить и его нужно срочно доставить в больницу. Чтобы африканцы от нас отвязались, мы все тронулись в больницу, где Вовчику голову заморозили, наложили шов и сказали: загорать нельзя, пить нельзя и вообще надо лежать, причем в темной комнате.

Вовчик, уже пришедший в чувство, посмотрел на врача с помощником ясным взором и сказал два слова:

– Щас! Разбежались!

Затем «двустворчатый шкаф» поднял глаза на меня (единственную, допущенную в маленькую операционную) и попросил принести ему коньячку. Я приоткрыла дверь в приемную и передала пожелание Афганцу.

– Сделаем, – ответил Лешка.

При виде коньячка африканцы, обрабатывавшие ссадины на теле Вовчика (откуда они появились, «двустворчатый шкаф» не помнил), заверещали очень громко, но нас спасло появление других русских. Они тащили своего товарища за руки и за ноги. С костюма товарища капала вода.

– Что случилось-то? – спросила я.

– Да вон Олег решил искупаться и в бассейн прыгнул не с той стороны. У них же с одной глубоко, а с другой мелко, и, главное, там ступеньки. Он башкой и врезался в ступеньки. Мы лед приложили, а потом нам сказали, что тут рядом наших шьют. Ну, пусть ему лоб зеленкой намажут.

Все парни заржали. Я кисло улыбнулась. Иностранцам не понять нашего юмора: на блатном жаргоне это выражение означает «приговорить к расстрелу».

Африканцы занялись другим пострадавшим, а мы повели Вовчика в гостиницу. В ресторан зашли только для того, чтобы прихватить с собой закуски, Колю и Костю. Остальные молодцы Афганца уже разбрелись по своим номерам. Нина с Таней тоже куда-то исчезли.

У себя в номере Вовчик рассказал, что он тихо-мирно шел своей дорогой, как вдруг к нему сзади подскочили два огромных негра и один из них чем-то шарахнул его по кумполу. Вовчик свалился на пол, негры убежали. В тот момент в коридоре никого не было. Вовчик полежал немного, потом встал и дальше пошел своей дорогой. На унитазе заснул. Больше ничего не помнит, негров, конечно, не опознает.

Мы с Веркой быстро переглянулись. Значит, тут пытаются истребить не только сибиряков?

– Какие будут предложения? – спросил Афганец, обводя нас всех соколиным взором, правда, несколько затуманенным смесью коньяка и шампанского.

Я предложила завтра, то есть уже сегодня, зафрахтовать самолет и слетать в Хабебе в госпиталь, где лежит раненый сибиряк. Его следует допросить. Случай с Вовчиком вполне мог быть хулиганством. А вот сибиряков, похоже, убивали целенаправленно. Раненый должен хоть что-то знать. Иметь хоть какие-то объяснения. Они с друзьями не могли не обсуждать случившееся в ресторане – в смысле, когда их полосовали из автоматов.