Ближе, ближе… Узкая полоса леса, тянувшаяся по берегу, не задерживала их бега. Они остановились, задыхаясь, только на крутом обрыве над самой рекой. Но это было не то место, откуда орда когда-то направилась к горе, в поход за огнём. Скалистый берег здесь оказался высок и крут, с обрыва извивалась по уступам тропинка, протоптанная зверями, ходившими на водопой. Она петляла и спускалась к широкой золотистой отмели, где можно было погреться.

Едва передохнув, люди с радостными криками бросились по тропинке вниз, к чистой речной воде, не отравленной пеплом. Запылённые, со спутанными волосами, они припадали к воде. Она обмывала тёмные лица, смывала грязь с рук, на которые люди опирались.

На опустевшем обрыве остались три человеческие фигуры, чётко видные на фоне закатного неба. Эти трое смотрели не на реку, наоборот, повернувшись к ней спиной, не отводили глаз от оставшейся далеко позади горной гряды.

— Огонь! — проговорил Гау.

— Огонь! — отозвался старый Мук.

— Огонь! — повторил юный голос.

Чуть видная издали тонкая струйка дыма стояла на горизонте.

Через минуту все трое повернулись и спустились вниз, к коричневым телам, припавшим к воде на золотистой отмели. Там они пили и веселились, как все.

Рам смеялся, глядя, как кувыркается на песке, точно забавная обезьянка, маленькая Кама, но тут же вскипел и наградил тумаком Вака: тот больно ущипнул девчушку, чтобы позлить его, Рама, и получил по заслугам.

Когда прошли первые минуты радости, люди орды устремились наверх, к деревьям. Карабкаясь по обрыву, они наткнулись на великолепную пещеру, очень похожую на ту, из которой их выгнали когда-то коварные рыжеволосые. Воспоминания о рыжеволосых заставили женщин вскрикивать и оборачиваться, точно ожидая: вот-вот из кустов раздастся страшный вражеский клич. Но клич не раздавался, а пещера была просторная и тёплая, пол у входа покрывали сухие листья, занесённые ветром с соседних кустов.

Обмениваясь возгласами и пересмеиваясь, постепенно все забрались в пещеру. Густые кусты, разросшиеся у входа, отлично закрывали её от ветра. В желудках ощущалась приятная сытость от съеденной днём жирной молодой антилопы. Люди подгребали под себя листья, садились и, опустив головы на колени, постепенно затихали. Это было удобнее и проще, чем строить на деревьях помосты.

В конце концов говор и шум стихли окончательно. Не успокоился, не заснул лишь старый Мук. Присев на ворох листьев, опять вытащил из травяной сетки куски камня. Он перебирал, обнюхивал их, даже пробовал на зуб и, довольный, покачивал лохматой головой. Иногда он ударял одним камнем о другой, наклонял голову и прислушивался к звуку удара. Лучше этого человека никто не умел обтесать камень.

Мужчины перестали дремать. С напряжённым вниманием они следили за тощими мохнатыми руками. Свои рубила многие потеряли в страшном бегстве от огня, и Мук ещё не успел для всех изготовить новые. Поэтому никто на этот раз не сердился, что он мешает спать.

Урр тоже лениво повернул голову и поглядел на Мука. Приподняв свой огромный камень, настоящую глыбу, он легонько покачал его в страшных лапах, зевнул и, привалившись к стене, опять задремал. Ему лёгкие игрушки не нужны.

Рам давно проснулся и осторожно высунул голову из-за спины Маа. Не отрываясь следил он за работой старика: рот его полуоткрылся, крупные зубы блестели почти так же ярко, как маленькие глаза под нависшими бровями.

Но вот Мук выбрал подходящий камень. Он довольно забормотал, зажал его между подошвами ног и начал ловко ударять по нему другим камнем. Осколки полетели вокруг, яркими звёздочками вспыхивали и угасали маленькие искры. Здесь, в полумраке пещеры, искры светились особенно сильно. Попадая на сухие листья и траву, некоторые прежде чем погаснуть, выглядывали между стебельками, точно маленькие глазки-огоньки.

Рам опять затосковал по весёлым горячим языкам огня. Словно ящерица, он бесшумно подползал на животе всё ближе к Муку, не отрывая от него глаз, а старик бормотал всё громче, ударял всё сильнее, всё быстрее. Искры целыми стайками спускались на сухие травинки…

Рам нетерпеливо приблизил к ним лицо, широкие ноздри его почувствовали лёгкий запах, как от угасающего костра… Вот на сухой лист упало сразу несколько искр. Рам жадно, всей грудью, вдохнул запах гари, закашлялся и невольно с силой выдохнул. Дыхание его заставило искорки засветится ярче, запах дыма усилился… Чуть заметный огонёк пробежал по травинке, перекочевал на другую, раздался лёгкий треск — знакомый Раму голос огня…

Его тут же заглушил громкий визг Мука: огненная струйка лизнула его мохнатую ногу. Камни покатились в разные стороны, Мук завопил и запрыгал, поджимая ногу, не столько от боли, сколько от неожиданного испуга.

Ещё минута — и вся куча сухих листьев, на которой только что сидел старик, вспыхнула и загорелась. Едкий дым наполнил пещеру.

Люди с криком вскочили, столпились у выхода. Только Гау не испугался. Он давно уже не отводя глаз следил за работой Мука. И теперь, шагнув ближе, поднял ветку, принесённую кем-то в пещеру, и поднёс её к огню. Могучая волосатая рука дрогнула. Гау не дыша следил, как огонёк задержался около ветки, лизнул её, точно пробуя на вкус, и… закраснелся, поднялся кверху длинным тонким язычком. Ветка загорелась!

Громкий торжествующий крик Гау, отдаваясь под сводами пещеры, оглушил орду: свет, тепло, защита от зверей — всё, чем раньше радовал людей огонь, было возвращено. Но никто не забыл и безумное бегство от огненной реки… Испуганные крики и вой заглушили голос Гау. Не помня себя, люди кинулись из пещеры; в вечернем сумраке, спотыкаясь и падая, они скатились на отмель и остановились, прижимаясь друг к другу и с ужасом глядя вверх.

Из мужчин в пещере остались Гау, Мук и Рам.

Огонь уже ослабевал.

— Есть, — озабоченно проговорил Гау.

Но Рам уже выскочил из пещеры и теперь возвращался, таща охапку хвороста, принесённого рекой на берег.

У входа начали показываться тёмные физиономии самых храбрых людей орды. Страшно тараща глаза и гримасничая, они наблюдали, как умело и спокойно Гау и старый Мук кормят этого опасного зверя — огонь. Вспоминая прошлые неудачи, они кормили его осторожно, небольшими веточками, и он грыз их с весёлым хрустом.

Из женщин одна Маа не выбежала вон, она сидела позади Гау, прижимая к себе спящего ребёнка. Видя это, и остальные люди орды начали пробираться обратно в пещеру. Усаживались сначала подальше от огня, не осмеливаясь даже громко кричать. Воспоминание о первой пещере, о костре, распространявшем такое же приятное тепло, возникнув, сразу вытеснило из памяти ужасы огненной реки. Мохнатые руки всё смелее стали протягиваться к огню, люди пересаживались, теснились, поворачивались к теплу боками и мохнатыми спинами, стараясь получше согреться.

В пещеру уже натащили вороха сухого валежника, но Гау сердитым окриком остановил Рама, который собрался сунуть в костёр целую коряжину. Люди с восхищением смотрели, как старый Мук подносил к костру то одну ветку, то другую и как огонь грыз их, точно рёбрышки молодого оленя.