Сегодня Саора напомнил генералу о том дне, о худшем переживании во всей его жизни. Напомнил со всей определенностью, жестко глядя прямо в глаза:

– Вы хлам, Канас. Ваше время прошло. Мне вы не нужны. Стране, в общем, тоже, но на это мне, откровенно говоря, плевать. Так вот, я не вижу причин, почему бы аристократам не поучаствовать в наполнении казны. Благое дело, Канас! Должен же и от вас быть какой-то прок.

Сначала генерал онемел. Натурально онемел, глупо отвесив челюсть. И хорошо, хотя бы не успел встрять с возражениями. Потому что, с усилием приходя в себя, понял – Саора безумен. Вот в чем все дело! Ведь только законченный безумец мог породить этот дикий, неслыханный план – посягнуть на исконные права магнатов, на самую их сущность, на то, что отличало их от разного мелкосословного сброда. Император между тем взирал на генерала совершенно ясным, трезвым взглядом, и ни следа обычного жеманства не осталось в нем. Одна холодная целеустремленная воля.

Канас и сам не помнил, как выбрался на воздух, как вскочил на грифона, грубо срывая с места могучего зверя. И полетел – поначалу куда глаза глядят. Выбор он сделал уже над дальними пригородами. Рывком развернув грифона, помчал назад над вольно разлитыми внизу садами богатых вилл – помчал на встречу, которой совсем было решил пренебречь. Если бы кто-нибудь дерзнул следить за полетом родовитого ездока, то мог бы заметить, что обратный путь его уверенно склоняется в сторону западного квартала, к вотчине куратора Ордена ловчих.

– Эй, ты заснул, что ли?

Еще миг, и Мирон завопил бы. А так просто сидел, отвесив челюсть, и пялился в смутное пятно постороннего лица.

– Мирон, ты чего? Заболел, да?

Пятно сконцентрировалось, обрело черты, и Мирон, узнав Иланну, сообразил, что сидит на стуле перед уснувшим монитором, пугая девушку диковатым видом.

– Ни… ничего. – Голос послушался. Малость сиплый, но это не страшно, вроде как со сна.

– Я просто так заглянула, – смущенно пояснила Иланна. – Смотрю, а ты сидишь и не шевелишься, и лицо такое странное, а глаза открыты.

– Отключился, наверное. Замотался что-то. Вот, с открытыми глазами сплю, – усмехнулся Мирон.

Сердобольная Иланна испарилась без звука, чтобы через мгновение вернуться с крепким свежесваренным кофе. Чудеса какие-то, ей-богу! Прихлебывая кофе, оживающий Мирон с равнодушной благожелательностью поглядывал на волшебницу. Красивенькая. Жениться на ней, что ли? Кофе варит – обалдеть. Эликсир жизни, а не кофе. С каждым глотком в голове прояснялось, привкус мокрого камня исчезал с языка, и когда на дне проступила настоящая, добротная гуща, Мирон настолько вернулся к действительности, что даже обрел способность соображать.

– Иланна, солнышко! Мне бы эксперта по оружию. Не из наших, со стороны.

– Холодному, огнестрельному? – деловито откликнулась девушка.

– Холодному. Только, знаешь, такого, нерядового… Очень экзотическую штуковину обсудить надо.

Иланна прищурилась:

– А что мне за это будет? – и, пока Мирон судорожно измысливал достойный ответ, расхохоталась.

– Ладно, не напрягайся. Так дарю, дело-то плевое! Все оружейники у нас на учете стоят. Вот так-то, а ты не знал, что ли?

– И что, списки есть?

– А как же! И фамилии, и адреса, и детали кое-какие. Нет, все-таки надо с тебя могарыч затребовать. Скромненький. Ну там колечко на безымянный пальчик…

Иланна выдержала малюсенькую, едва заметную паузу и, наконец, смилостивилась.

– Распечатать?

Мирон кивнул.

Через пару минут грудь Иланны – весьма достойная, надо сказать, – ненавязчиво скользнула по его плечу, и на стол перед ним легла распечатка.

– Смотри, страдалец. Это полный список, по алфавиту. Вот здесь самые известные, к которым часто за экспертизой обращаются, или консультанты киношные. Ну с репутацией, в общем, люди. Тут другая выборка – эти не только знают много, но и сами изготавливают. Вот еще списочек, на всякий случай, – с навыками владения. Фехтовальщики там, метатели… В общем, и теоретики, и практики. На, пользуйся.

Мирон пошелестел листками, проглядел, не вчитываясь, расфокусированным взглядом. Он уже начал работать и не хотел мешать интуиции. Что-то она выдернет из массы посторонних, ничего не говорящих ему имен?

Когда одно из них зацепилось за сознание, Мирон даже не сразу понял, почему. Разложил перед собой распечатки, чтобы видеть все списки одновременно, просмотрел уже внимательно, вчитываясь и вникая. Да, вот оно, это имя. Некто Дан Палый. В списке ведущих экспертов – кстати, намного моложе остальных, просто мальчишка. И в списке мастеров-оружейников. Ух ты, собственная мастерская. Бизнесмен, однако. И еще – да, как и следовало ожидать, в третьем списке он тоже стоит в первых строках. Итак, господин Палый, уважаемый член общества изучения исторического оружия и фехтования. Три в одном.

Вот с него, пожалуй, и начнем.

При первом взгляде на Лилию никому бы не пришло в голову назвать ее женщиной тонкой. И при втором бы не пришло. И при третьем. Бегемотиха толстокожая. Грубая, прагматичная бабенка из продавщиц. Да она и сама про себя ничего такого не думала. Тонкость чувств, утонченность восприятия… Слова-то какие – на рынке таких не услышишь! И когда Муня что-нибудь такое ей нашептывал, она очень уж удивлялась. Смеялась даже, думала, шутит он так. А ей что? Ей не обидно, она ж чувствует, что не со зла он, не в насмешку, а просто от нежности своей неистраченной. Уж как, бывало, ее назовет, хоть стой, хоть падай. И «ландышем», и «нежной моей, хрупкой девочкой», и по-всякому. Смех и грех. Она ж про себя всегда знала, кто она есть. Бегемотиха. Китиха. Ей это давным-давно рассказали – еще до школы, чуть ли не в яслях. Ну и дома, конечно, тоже. Мать – красавица, утонченная дама, музыку преподавала, старшая сестра тоже прелесть что такое, к тому же талант – и танцам ее учили, и всему. А Лилечки стеснялись, видно. Толстая, курносая, нескладная, как плюшевый мишка. Где ни пройдет, все сметет, повалит, поднимать бросится, да еще хуже бед натворит… Стыдили. Лиля и сама со стыда сгорала, даже зарекалась, чтобы вовсе не есть. Но как же это – не есть? Хочется же! Радостей-то мало.

Вот Муня это понимает. Какие обеды они с ним вдвоем закатывают – не обеды, а прямо пиры. И тут он Лилю удивил. Рецептов она знала уйму, и не просто котлеты там или жаркое (хотя за ее котлеты, сказать по чести, души не жалко), а всякие экзотические кушанья. И с сотейниками-поварешками управлялась куда как ловко. Да только куда ей до Мунечки! Мастер он, настоящий талант у него к этому делу. Готовит красиво, ловко, чисто, а как придет пора стол накрывать, непременно скатерть, и фарфор настоящий, и серебро, и свечи в этих, как их, в канделябрах. Скатерти все богатые, то полотно белоснежное, то вообще вышитый шелк, и сервизы меняет чуть не в каждую трапезу. И откуда у него столько? Квартира, понятно, большая, но все ж не музей. На стол хозяин дома накрывал непременно сам, но Лилия проследила, что берет все из одного и того же серванта с зеркальными дверцами. Однажды, как не было его дома, открыла дверцы – а там пусто. То есть совсем пусто, нет ничего. Впрочем, после прогулки по пляжу на необитаемом острове Лилия почти ничему не удивлялась. Есть тарелки к ужину, и ладно. Прежде находились как-то – и вперед найдутся.