Если бы речь шла лишь об одном человеке, то можно было бы подумать, что проблема заключается в языке или в распространенном недоверии к подозрительным незнакомцам (зайти в маленькое кафе в отдаленной деревне и обнаружить, что все люди в нем хранят полное молчание, еще не означает, что у всех у них одновременно развилось нарушение речи). Однако, когда он вошел в деревню и не получил никакого ответа ни от второго, ни от третьего встречного (не считая невнятного бормотания), он задумался о том, что тут происходит. Ближе к центру деревни он столкнулся с пугающим числом мужчин и женщин, у которых был огромный зоб и толстые губы, рот постоянно полуоткрыт, а на лицах застыло бессмысленное выражение; это зрелище привело его в ужас. Как он сам вспоминает во втором томе первых серьезных очерков об этом регионе, «Путешествия в Альпах», «словно бы злой дух превратил всех жителей в бессловесных животных, оставив им лишь человеческую оболочку, чтобы показать, что когда-то они были людьми». Он ушел оттуда опечаленным и напуганным, а увиденное им зрелище навеки отпечаталось в его памяти[159].

Несмотря на то что людей с подобными симптомами можно было встретить по всей Европе, особенно в некоторых относительно изолированных регионах (зоб называли также «дербиширской шеей»), нигде больше вы не встретили бы того, что увидел Соссюр. Однако в Альпах это была не редкость. В конце концов масштабы этой проблемы исследовали и отразили в отчете, составленном для короля Сардинии в 1848 году, а в Швейцарии было установлено, что в некоторых регионах этим телесным недугом страдают до 90 % населения, а у 2 % наблюдается серьезная задержка умственного развития.

Рисунок 26. Житель Савойи с зобом – возможно, один из «альпийских кретинов». Рисунок Доминика Вивана, © Британский музей.

Люди, которых повстречал Соссюр и другие путешественники – к началу XIX века туристов в этом регионе становилось все больше[160], – были не кем иным, как «кретинами», которых прославил в своих книгах о Тинтине бельгийский писатель и иллюстратор Жорж Реми (Эрже). Серьезной проблемой для переводчиков оказалось переложение изощренных ругательств друга Тинтина, капитана Хэддока, на более чувствительные шведский и английский языки 50–60-х годов, поэтому выражение bougre d’extrait de crétin des Alpes могли в конечном итоге перевести совершенно иначе, но в то время подобные люди были известны именно как crétin des Alpes или crétin de Savoie – «идиот из Савойи».

Попытки разгадать причины двух этих заболеваний – серьезной умственной отсталости, ставшей известной как «кретинизм» (хотя этот термин сейчас считается неприемлемым), и красноречивых визуальных признаков зоба – оказались трудной задачей, которая занимает медиков с тех самых пор, как об этой болезни стало известно, то есть уже на протяжении 5000 лет. «Кретин» описан в энциклопедии Дидро как «слабоумный, глухой и немой, со свисающим до талии зобом», которого можно было часто встретить среди тогдашних обитателей территории современных Швейцарии, Южной Франции и Северной Италии[161].

Причины эти оставались загадкой. Если у обоих родителей был зоб, то их отпрыски страдали теми же симптомами, так что наследственный фактор явно присутствовал; но касательно всего остального делались самые безумные предположения. Может быть, дело в преобладающих ветрах в этих труднодоступных долинах? Ведь хорошо известно, что фён – теплый сухой ветер – даже способен временно свести с ума жителей Австрии, так кто знает, какое воздействие мог оказать злостный шквалистый ветер, дующий в этих отдаленных местах? В качестве альтернативной теории выдвигалось отсутствие ветра в некоторых долинах, из-за чего воздух становился затхлым; также в качестве объяснения предлагался постоянный недостаток солнечного света на некоторых горных склонах с осени по весну.

Зоб традиционно лечили при помощи пепла от сожженной морской губки, и в 1811 году Бернар Куртуа, парижский химик и производитель селитры, открыл новый элемент йод в пепле от сожженных морских водорослей, которые использовались на его селитряном заводе. Это заставило Жана-Франсуа Куанде – женевского врача, получившего образование в Эдинбурге, – совершить храброе умозаключение, или, правильнее выражаясь, сделать предположение, основанное на опыте. В 1819 году он предположил, что в морской губке также содержится йод и что прием йода может излечить зоб[162].

У йода зарядовое число 53, и он находится в Периодической таблице под бромом; в то время Периодической системы элементов еще не существовало, но йод очень интересовал химиков. Его кристаллы глубокого фиолетового цвета обладали отчетливым металлическим блеском, хотя йод – не металл. Воздух внутри стеклянной банки с этим веществом быстро приобретал легкий фиолетовый оттенок, а некоторые кристаллы без каких-либо видимых усилий перемещались со дна банки на внутреннюю сторону крышки – этот процесс известен как сублимация, или возгонка.

В 1819 году о йоде и его химических свойствах еще многого не знали: например, о его родственных связях с соседями сверху – бромом (открытым в 1826 году) и хлором (открытым в 1774-м), но Куанде все же опробовал йод на своих пациентах. Как выяснилось, он добился даже слишком большого успеха: страдавшим зобом пациентам становилось лучше. Но другие врачи стали использовать йод для лечения совершенно посторонних заболеваний, и вскоре озабоченные состоянием своего здоровья жители Женевы стали принимать йод в настолько высоких дозах, что проблемой стали частые отравления этим веществом[163].

Так почему же йод оказывал нужное действие? В то время врачи еще не имели никакого понятия о следовых количествах микроэлементов в нашем организме – очень низких концентрациях различных элементов (например, меди, селена, марганца), необходимых для правильной работы ферментов и других молекулярных систем; анализ же питательных веществ в пище был невозможен, так как большая часть этих веществ не была идентифицирована. Тем не менее в середине XIX века парижский ботаник и врач Гаспар Адольф Шатен проанализировал содержание йода в образцах растений, почвы и воды, собранных во время отпусков, проведенных в разных частях Франции и Европы[164]. Оценив суточное потребление различных продуктов, он затем подсчитал, что средний парижанин поглощает 5–10 мкг йода в день (5–10 миллионных долей грамма), в то время как жители Лиона и Турина получают с пищей лишь 1–2 мкг, а крестьяне в альпийских долинах вынуждены обходиться менее чем 0,5 мкг[165].