— Сомневаюсь, что Кристофер рискнет подвергнуться опасному ночному воздуху или тому, что дым от фейерверков заполнит ему легкие, — произнес Огастин, смеющимися глазами посматривая на Эдварда. — Разве только Джулиана убедит его, что это безопасно, или скажет, что поездка в Воксхолл необходима для ее здоровья. Тогда может получиться. Когда дело касается Джулианы, он сразу глупеет.

Мать Эдварда встала и крепко обняла Лоррейн.

— Лоррейн, — сказала она, — никто не мог бы стать лучшей женой моему сыну и лучшей матерью моей внучке. Но Морис мертв, а ты жива. Нельзя позволить править собой чувству вины или страха за то, что мы решим, будто ты не верна его памяти. Заверяю тебя, это не так. Но Воксхолл! Дорогая моя! Это для молодежи. Я-то уж точно туда с вами не поеду. А вот Альма и Огастин поедут наверняка, и, полагаю, Джулиана с Кристофером тоже. И Эдвард, разумеется.

Разумеется. Разумеется, он поедет, и, разумеется, он должен. Не только потому, что мать не оставила ему возможности выбора, но еще и потому, что любит свою невестку и видит, что она искренне расположена к Феннеру, а он к ней. Феннер — человек уравновешенный. Это вам не второй Морис.

Стало быть, долг зовет. О, и привязанность тоже. Долг не препятствует любви, напротив, он вряд ли может существовать без любви, подталкивающей его вперед.

Значит, он поедет. В Воксхолл — в одно из самых нежеланных мест. И он почти уверен, что леди Анджелина Дадли будет среди гостей. Раз Феннер приглашает всю семью Лоррейн, логично, что он пригласит и свою тоже. И, дьявол все забери, вместе с сестрой там будет и герцог Трешем.

— Пошли подтверждение вот на это, — сказал он секретарю, помахал приглашением и бросил его на стол.

Она влюбится в Воксхолл. От восторга она будет болтать без умолку. Он уже представлял себе эту картинку. Леди Анджелина Дадли — это вам не Лоррейн. Лоррейн будет проявлять свою радость более спокойно, более достойно, более благопристойно.

Анджелина, выпрямившись, сидела в небольшой лодке, плывущей через Темзу, и мечтала только о том, чтобы ее чувства распахнулись еще шире, чем сейчас, чтобы она могла вобрать в себя все виды, звуки, запахи и прикосновения и запомнить их на всю жизнь.

Впрочем, вряд ли она когда-нибудь их забудет.

Наступил вечер, стемнело. Но мир — ее мир — не лишился света. Скорее, темнота только подчеркивала сияние многих дюжин разноцветных фонариков в Воксхолле на противоположном берегу и их отражение в реке, дрожавшее на поверхности воды. Вода плескалась о борта лодки одновременно с плеском опускающихся в реку весел лодочника. Кроме плеска воды, были слышны отдаленные голоса. Она плывет в Воксхолл — наконец-то! Казалось, день тянулся бесконечно. Прохладный воздух коснулся голых рук. Анджелина слегка вздрогнула, но скорее от возбуждения, чем от холода, и поплотнее закуталась в шаль.

На лодке настоял Трешем, хотя рядом находился мост, по которому можно было со всеми удобствами проехать в карете. Анджелина очень радовалась, что он настоял. И все еще удивлялась, что он принял приглашение кузена Леонарда. Она знала, что он уже собирался отказаться, но тут услышал, что Белинда, леди Иган, кузина Леонарда и Розали по материнской линии, неожиданно вернувшаяся в город на прошлой неделе, тоже присоединится к гостям. Муж леди Иган примерно год назад сбежал в Америку с ее же горничной, и Анджелине не терпелось познакомиться с ней. Она очень надеялась, что та не окажется мрачной, униженной и горюющей. Это расстроит кого угодно.

Трешем лениво раскинулся на скамейке рядом с Анджелиной, опустив руку в воду, и смотрел не на огни, а на сестру.

— У тебя несолидный вид, Анджелина, — произнес он. — Ты едва не лопаешься от нетерпения. Неужели ты не слышала про апатию? Модную апатию? О том, что выглядеть нужно утомленной и пресыщенной, словно тебе сто лет и ты уже видела и пережила все, что стоит увидеть и пережить?

Конечно, она об этом слышала и даже видела. Многие светские люди, как мужчины, так и женщины, почему-то считали, что вялая пресыщенность придает им зрелый, умудренный вид, хотя на самом деле они выглядели просто глупо. Трешем до определенного предела тоже вел себя так, но от глупого вида его избавляла атмосфера темной угрозы, всегда окутывавшая его, словно облаком.

— Мне неинтересно следовать моде, — ответила Анджелина. — Предпочитаю диктовать ее.

— Даже если никто за тобой не последует? — спросил он.

— Даже тогда.

— Молодец, — сказал Трешем, и в его голосе прозвучала редкая нотка одобрения. — Дадли никогда не шли за толпой, Анджелина. Они позволяли толпе идти за собой, если та захочет. Или нет, если та не пожелает.

Потрясающе, подумала Анджелина. Просто потрясающе. Трешем и граф Хейворд хоть в чем-то согласны между собой. Впрочем, если сказать об этом Трешему, он умрет от ужаса.

— Полагаю, ты знаешь, почему тебя пригласили сегодня вечером? — осведомился он.

— Потому что Леонард наш кузен? — уточнила она, не отрывая взгляда от огней, с каждой минутой становившихся все ослепительнее и волшебнее.

А если прищуриться, то и вовсе блистательными.

— Потому что леди Хейворд и ее семейство выделили тебя как самую подходящую невесту для Хейворда, — поправил он ее. — И по какой-то причине, ускользающей от моего понимания, Розали тоже рвется заключить этот брак. Мне всегда казалось, что она женщина разумная, но, похоже, сватовство ужасно искажает женский взгляд на мир. Будь осторожна, Анджелина, или, того и гляди, граф лично появится в Дадли-Хаусе и будет просить твоей руки. А ты уже знаешь, как «приятно» отказывать нежеланным женихам.

После маркиза Эксвича были еще двое. И со вторым получилось особенно неловко. Когда Трешем пришел в гостиную и сообщил, что в библиотеке ждет сэр Дунстан Лэнг с предложением руки и сердца, она не сумела сопоставить имя с лицом. А спустившись вниз и смутно припомнив, как танцевала прошлым вечером с молодым джентльменом, который сейчас стоял в библиотеке с таким видом, словно галстук на нем завязывал безжалостный лакей-садист, она забыла, как его зовут.

«Неловкость» — недостаточно сильное слово для описания того, что она тогда почувствовала.

— Я буду осторожна, — пообещала Анджелина.

— Зевота всемогущая — вот что мне будет обеспечено, если он станет моим зятем, — произнес Трешем. — Представляю, каково иметь его мужем. Хотя нет, этого я даже представить себе не могу, да и пытаться не буду.

— Почему ты его так сильно не любишь? — спросила Анджелина.

— Не люблю? — удивился он. — В нем нечего любить или не любить. Он просто невыносимо скучный человек. Жаль, что ты не знала его брата, Анджелина. Вот это был человек, с которым стоило познакомиться. Хотя замечу, я бы не обрадовался твоему с ним знакомству — во всяком случае, с точки зрения брака. Он, конечно, был дьявольски хорошим парнем, но не из тех, кому можно отдать свою сестру.