с час, пришли на яхту». В 9 часов утра яхта снялась с якоря и тронулась в дальнейший путь. Был мрачный дождливый день, временами, однако, проглядывало солнце; дул норд-норд-ост: «за 3 часа до полудня, выняв якори, пошли в путь норд-норд-остом. День был мрачен, и был дождь и солнечное сияние». Миновав городок Ли (Leigh) на левом берегу устья Темзы, царская яхта повернула из устья Темзы в устье реки Медвэй (Medway) и, проплыв мимо городка Ширнесса (Sheerness), расположенного при устье этой реки, направилась к Чатаму. Первоклассная приморская крепость, обширнейшая верфь и первый по размерам морской арсенал в Англии, центр производства якорей, цепей и других морских принадлежностей, Чатам не мог, конечно, не привлечь к себе внимания Петра, и он, оставив яхту на якорях, в шлюпке ездил его осматривать, а затем, вернувшись на яхту и снявшись с якоря, вошел в Чатамскую гавань, где стояла часть английского военного флота. Так, кажется, надо понимать рассказ «Юрнала»: «Проехали город Ли, на левой стороне; проехали город Ширнесс, стоит на устье реки Медвей, которая идет к пристани Чатому. Десятник ездил в шлюпке, яхты стояли на якорях; и, был в городе с час, приехали на яхту. Вынув якори, пошли; приехали в Чамтанское пристанище». Так как яхта, на которой Петр плыл, при входе в гавань села на мель, то он перебрался на маленькую яхту Кармартена, прибывшего в Чатам вслед за царем, и на ней плавал по гавани, осматривая большие военные корабли: «Яхта стала на мель и сели в шлюпку, переехали на малую яхту, на которой Кармартен приехал, и на ней ездили». Царь побывал на трех трехпалубных кораблях: «Были на корабле, именуемом Британи, на котором три палубы, 103 пушки; были на корабле, именуемом Дюк, на котором три палубы, 96 пушек; были на новом корабле, именуемом Триумф, на котором три палубы, 96 пушек, корабль зело изряден». Из последней отметки «корабль зело изряден» надо заключать, что этот вновь построенный корабль «Триумф» особенно понравился. С осмотра царь вернулся в Чатам в 6 часов пополудни: «приехали в Чатам после полудня в 6 часов. День был мрачен, и солнечное сияние и был дождь»[209].

Утро 23 апреля застало Петра еще в Чатаме, и он опять съезжал с яхты в шлюпке и плавал «к мосту», вероятно, осматривать какие-либо достопримечательности: «поутру ездили в шлюпке к мосту и приехали на яхту». Снявшись с якоря, подошли к Ширнессу, где стоял, дожидаясь возвращения царя, «The Transport Royal». Царь прощался с его экипажем: «Вынув якори, пошли зюд-вест и приехали к городу Шаряев (Ширнесс); здесь Транспорт стоял, и были на Транспорте и прощались». Во втором часу пополудни при пушечной пальбе и салютах с «The Transport Royal» царь покинул Ширнесс и в сумерках подошел к приморскому городу Мергету (Marget), где под флагом знакомого уже нам вице-адмирала Митчеля ожидали его несколько военных кораблей, которые должны были конвоировать его в Голландию. Ночь на праздник Пасхи проведена была на якорях у Мергета: «После полудня во 2-м часу пошли в путь. Ветр был зюд-вест. С Транспорта была из пушек стрельба и от людей поздравление. В сумерках пришли к кораблям, которым с нами идти в канвоерах; стали на якори против городка Мергета на правой стороне. День был мрачен и дождь в ночи»[210].

24 апреля, в день праздника Пасхи, до полудня вследствие противного ветра простояли на якоре. После полудня снялись было, но отошли всего с милю и стали опять на якоре у городка Чора, близ Мергета: «в праздник стояли за противным ветром и после полудня, вынув якори, пошли назад и, отшед с милю, стали на якори против городка Чор. Был дождь и великий сторм». Только 25-го, в понедельник рано поутру, несмотря на продолжавшуюся еще бурю, эскадра двинулась в открытое море, и Петр потерял из вида берега Англии.

XVI. Впечатления Петра от пребывания в Англии. Вид дома в Дептфорде по отъезде Петра

Какие впечатления уносил он от этих берегов? Яркие и отчетливо обозначенные пятна сильных основных восприятий, вызванных явлениями и предметами, наиболее занимавшими и интересовавшими, осложнялись сопутствующими бледнеющими впечатлениями, расплывались затем во множество едва заметных, то вспыхивающих в сознании, то вновь гаснущих, едва уловимых воспоминаний. Громкие отчетливые звуки главных мелодий сопровождались множеством постепенно слабеющих, наконец, чуть слышных отголосков. Мы никогда не воспринимаем какого-либо единого цельного впечатления, как бы сильно и резко оно ни было, особняком, без тысячи осложняющих его крупных и мелких, сильных и слабых восприятий, привходящих с ним вместе как бы в виде букета, в котором крупные и редкие цветы ярких тонов перемешаны с мелкими цветками, с цветками бледных оттенков и с простыми, почти бесцветными травами.

Резче и отчетливее всего, надо полагать, запечатлелся в душе Петра английский корабль, к которому было наиболее сильное тяготение, корабль, выстроенный по тем методам, за раскрытием тайны которых он и поехал в Англию. Громады английских трехпалубных морских гигантов с десятками выглядывавших из бортов пушек, легко, однако, носившиеся по воде на крыльях сложной системы парусов, спитхедский морской бой, во время которого ревели пушечные залпы, внушительные верфи Портсмута и Чатама, лава расплавленного металла на артиллерийских заводах Вулича, лес мачт английского торгового флота по течению Темзы, по которой много раз вверх и вниз скользила царская яхта, сложные по тому времени машины монетного двора в Тауере — вот, думается, наиболее яркие образы, возникавшие перед Петром, когда он расстался с Англией.

За ними, может быть, уже менее ярко вставали очертания Лондона, огромного города с запавшими в память силуэтами его величественных строений; поднимался неприятный осадок воспоминаний о бесчисленной толпе на улицах и площадях, так надоедавшей своим неотвязным любопытством; теснились представления о вещах, возбудивших внимание, звучали отголоски разговоров с людьми, с которыми приходилось так или иначе соприкасаться.

Перед мысленным взором в более или менее живых образах проходили чередой люди, привлекшие к себе наибольшее внимание: холодный, сдержанный и замкнутый король Вильгельм, о ком так много думалось еще в далекой Москве, к которому так рвалось пылкое воображение юности; епископ Бёрнет, с которым так занимательно было говорить о вопросах веры; храбрый, предприимчивый, увлекающийся моряк Кармартен, чья любовь к морю и морским приключениям находила себе такой живой отзвук в сердце Петра; другие лица, десятки других встречавшихся лиц. Все эти впечатления входили новым и обильным запасом в душевное богатство Петра. Даже и то, что не останавливало на себе его особенного