– А чего ты радуешься? – не сдержала раздражения я. – Тебе же хлопот прибавилось. Стояла бы сейчас камера на месте – ты бы запись прокрутил и поехал за убийцей. А теперь фигушки. Будешь работать по полной программе.

– Так разве я радуюсь? Я наоборот, я возмущаюсь, – счастливым голосом заверил меня Стрешнев. – До чего преступники наглые пошли! Раньше, бывало, камеры наблюдения били, но чтобы воровать? Полное падение нравов. Вы как, заявление о краже писать будете? Мы вообще-то такой мелочовкой не занимаемся, но по старой дружбе…

– Иди к черту, – хмуро перебил его Гоша.

Довольный Володя хлопнул его по спине.

– Ладно, раз уж вы так оскандалились, придется нам действительно по старинке работать. Давай, чтобы время зря не терять, ты мне сейчас все расскажешь – что вы тут делаете, зачем камеру ставили, что интересного успели увидеть. Миша, Сережа, – на мгновение отвлекся он на подчиненных, – что стоите? Цирк закончился, начинайте осмотр. Итак, я слушаю. – Стрешнев снова вернулся к нам.

– Ритка тебе все расскажет. – Гоша встал и присоединился к Мише, который присел на корточки рядом с Долли.

– Расскажу, – послушно кивнула я. – Тебе паспорт нужен?

– Я твои данные наизусть помню, – отмахнулся Володя. – Давай по делу. И со всеми подробностями.

– Какие тут подробности! Кулиничева Татьяна Викторовна, наша клиентка, – я кивнула в сторону женщины, склонившейся над пасьянсом, – хозяйка этого магазина. Она заподозрила одну из своих продавщиц в воровстве и попросила нас поставить камеру слежения, чтобы поймать воровку с поличным. Мы поставили камеру вчера утром. Вечером сменили карту, а сегодня… сегодня сам видишь.

– Угу, вижу, – откликнулся Стрешнев, не отрывая взгляд от листа бумаги, на котором прилежно записывал мои показания. – А покойница у нас кто?

– Та самая продавщица, Дарья Лагутина… но она предпочитала, чтобы ее называли Долли, – зачем-то добавила я.

– Кого это теперь волнует, – философски заметил Стрешнев, начиная новую страницу, – почерк у него был крупный. – На вчерашней видеозаписи что-нибудь интересное было?

– Для нас – нет, – безмятежно ответила я. – Долли ничего украсть не пыталась.

– Хм… – Некоторое время он сверлил меня подозрительным взглядом, потом кивнул. – Понятно. Запись где?

– В офисе, естественно. Хочешь, я позвоню Нине и она тебе копию сделает?

– Нет. Копию вы можете себе оставить, а я заеду, оригинал заберу. Ладно, продолжай.

– А что продолжать-то? – искренне удивилась я. – Все остальное мимо нас. Мы, конечно, собирались с Гошей заехать вечером, сменить карту, но Татьяна Викторовна позвонила, – я взглянула на часы, – примерно час назад и потребовала чтобы мы приехали немедленно.

– Как она такое требование объяснила?

– Никак. Просто устроила Гошке истерику по телефону.

– А вы что?

– Что мы в такой ситуации можем? Клиентка все-таки. Я приехала посмотреть, что у нее тут, успокоить… И с порога увидела Долли. Я сразу позвонила тебе.

– Сразу? – ехидно уточнил Стрешнев. – Или сначала в офис отзвонилась?

– Володя, что ты придираешься? Это же не имеет существенного значения. Главное, что в полицию я, как законопослушная гражданка, о факте преступления сообщила.

– Кстати, а почему ваша клиентка сама полицию не вызвала? Вам позвонила, а ноль два набрать уже силенок не хватило?

– Это уж ты с ней сам разбирайся, – отказалась я объяснять нелепое поведение Кулиничевой. – Но сам видишь, человек в ступоре.

– Что-нибудь она тебе успела рассказать?

– Сообщила, что она немного экстрасенс. Сегодня почувствовав, что в магазине творится неладное, приехала проверить, все ли нормально. И обнаружила Долли. Она перепугалась, позвонила Гошке, начала визжать. Он велел ей успокоиться и ждать меня. Она села раскладывать пасьянс – очевидно, это ее успокаивает. Вот и все, что я знаю.

– И никаких подробностей?

– Володя, ну какие тебе подробности? Я приехала на пять минут раньше вас, что я могла успеть?

– Мало ли. Например, скажи, табличка «закрыто» на двери уже была?

– Нет, это я повесила… Володя, честно, я ничего не пытаюсь скрыть! Сам подумай, зачем мне это?

– Мало ли, – повторил он и неожиданно подмигнул. – Может, ты клиентку выгородить хочешь. Хотя какая она теперь вам клиентка? Даже если подозреваемая и воровала, теперь это значения не имеет, по причине ее безвременной гибели. А убийство, как любит говорить ваш шеф, вас раскрывать не нанимали.

Надо же! Действительно, наши отношения с Кулиничевой теперь должны принять другую форму, а я об этом даже не подумала! Спасибо Стрешневу.

– Вообще-то не нанимали, – признала я и оглянулась на Кулиничеву. – Татьяна Викторовна!

– Что? – подняла она голову от карт.

– Вы собираетесь нанять нас для расследования убийства Долли?

– Зачем это? – равнодушно удивилась она. – Вот еще глупости. Меня совершенно не интересует, кто ее убил. Кстати, наш договор о том, чтобы поймать Долли на краже, тоже, очевидно, аннулируется. Теперь это не актуально.

– Не аннулируется, а прекращается его действие, – мягко поправил Гоша, отвлекаясь от дела (он осматривал веревки, которыми Долли была привязана к стулу). – Два дня мы на вас работали, и за это время вам придется заплатить.

– Сначала я посоветуюсь со своим адвокатом. – И куда только исчезла растерянная, погруженная в себя, равнодушная женщина? В считаные секунды ей на смену пришел жесткий финансист. – Предмет договора меня больше не интересует, да и что вы там работали? Поставили фитюльку какую-то, еще неизвестно, что она наснимала! Сами говорите, что никаких краж вы зафиксировать не смогли.

– А что здесь вообще воровать-то? – Володя, которого тонкости наших деловых взаимоотношений с клиенткой интересовали мало, огляделся по сторонам. – Товар, конечно, экзотический, но в смысле материальной ценности большого интереса не представляет.

– Как это «не представляет»? – встрепенулась Татьяна Викторовна. – Вы просто не туда смотрите! Вот же, тут, за вашей спиной, аму… – Она вдруг прижала ладонь к горлу и захрипела так, словно начала задыхаться.

– Что тут? – с недоумением спросил Володя, повернувшись к витрине. – Тут ничего нет.

Я, наоборот, испуганно бросилась к Кулиничевой:

– Что с вами?

– Там… Там ничего нет, – все так же хрипло ответила она. Но через мгновение голос у нее прорезался, и я даже присела слегка от внезапного визга: – Меня ограбили!

Истерику, которую закатила нам после этого Татьяна Викторовна, можно было назвать образцово-показательной. Она рыдала, заламывала руки и даже немножко дергала себя за волосы. При этом ни одного слова, кроме «золото», разобрать было невозможно.