Самая большая загадка, имеющаяся на вверенной территории, заключалась в том, что жители Светлого Клина временами откуда-то доподлинно знали, что сию минуту происходит у соседей, а то и вовсе на другом конце села, кто, куда и зачем пошел, кто и что натворил или даже подумал. Скажем, поехал Петр Красилов в райцентр поросенка покупать – так еще вернуться не успел, а полсела уже обсуждало, что один поросенок жирный, а другой тощий, зато черненький. И, что самое удивительное, действительно же Петр двух поросят купил, а не одного, как планировал. Или вот, например, десять раз за месяц участковый с председателем могли вместе пройтись от колхозной конторы до гаража – и ничего, а на одиннадцатый раз всем вокруг становилось известно, что именно сейчас они идут «свольнять за пьянство» тракториста Гришку Сопрыкина.

Это была такая большая и интересная загадка, что впору бы ученых подключить для ее расследования. Не из Сумрака же народ новости пригоршнями черпает? Хотя, может, и оттуда, даром что все поголовно – обычные люди. Может, Сумрак к жителям Светлого Клина как-то наособинку относится.

Вот и теперь: пятнадцати минут не прошло, как зашел в милицейский кабинет Павлик Галагура, зашел – и вышел почти сразу. Ни по дороге туда, ни по дороге оттуда ни с кем Павка не разговаривал, только вежливо здоровался, о порученном ему задании даже не намекнул никому, а вот поди ж ты – все село уже гудело о том, что старик Агафонов написал донос на старуху Агафонову, и теперь участковый оперуполномоченный пойдет ее отселять, а то и насовсем арестовывать.

В другое время старший лейтенант милиции Денисов в сотый раз подивился бы подобной мистической осведомленности односельчан, покрутил бы, посмеиваясь, седой головой, посопел бы раздумчиво. Однако сейчас ему было не до смеха, и имелось на то две причины.

Старик и старуха Агафоновы прожили вместе, почитай, шестьдесят лет, вырастили троих сыновей, двух дочерей, а также восемь внуков и внучек. Всякое бывало: ругались с соседями, скандально выступали на собраниях сельсовета и правления колхоза, критиковали работу председателя, парторга, бригадиров и прочих колхозников, писали жалобы – да вот хоть на того же барабанщика Павку. В общем, неспокойная была семейка. Они и друг с другом ежедневно спорили по любому поводу, но все их препирательства были несерьезными. Прикрикнет сердитый старик Агафонов на жену – а сам тут же украдкой улыбнется, да коснется легонечко ее плеча, да сожмет любяще ее локоть. Замахнется на мужа старуха Агафонова – а сама уж и местечко глазами подыскивает, куда бы благоверного приткнуть, ежели подзатыльник слишком тяжелым получится, да так и забудет ударить, отвлечется на то, чтобы шапку ему поправить. Сколько раз на дню их можно было встретить бранящимися – то возле конторы, то на крылечке магазина, то посреди села, и каждому, кто их встречал в такой момент, было яснее ясного: любят они друг друга, да так, что мочи нет.

И вдруг – записка. Странная и страшная. Разумеется, Федор Кузьмич не утерпел, тут же, отложив прочие дела, оделся и направился к Агафоновым через полсела в спешном порядке, потому что разобраться с этакой странностью требовалось непременно и незамедлительно.

Вторая же причина, по которой Денисову было совершенно не до смеха, заключалась в его самочувствии. Два с лишним месяца назад попал он в эпицентр событий, которые, говорят, до сей поры аукались всем Иным области. Сперва Ворожей, явившийся залатывать прорехи в Сумраке, каким-то образом воздействовал на рассудок бойцов из противостоящих ему сборных отрядов Светлых и Темных – многие тогда бежали, охваченные необъяснимым ужасом. Затем таинственный Хозяин, основавший посреди тайги общину, применил против Ворожея невиданное оружие – музыку. Была та музыка странной, будто инопланетной, и написали ее по заказу, под присмотром предположительно Великого Шамана, как раз для подобной цели – сразить противника с помощью звука. Повторяющиеся кусочки чужеродной мелодии сводили с ума, а специально подобранный ритм доводил до исступления. Больше всего досталось, конечно, Ворожею и тем из Иных, кто был поближе к селению. Денисову повезло – он в тот момент находился на бессумеречной полосе разрастающейся вокруг общины аномалии: видимо, вне Сумрака тошнотворная симфония действовала не так безжалостно. Но все-таки действовала.

Вернувшись в Светлый Клин после того инцидента, Федор Кузьмич до паники напугал родных и односельчан. За двадцать пять лет службы ни разу он ничем не хворал, ни дня рабочего не просидел на больничном, а тут вдруг слег, и надолго. Местный фельдшер – Владлен Михайлович – только руками разводил да предлагал привезти из райцентра специалиста по нервным расстройствам. Денисов отшучивался, отмахивался, отнекивался. Ну и выкарабкивался потихонечку, отпаивая себя лесными травками. Тут, надо признать, сильно подсобила ему Матрена Воропаева, Темная ведьма, четверть века скрывающаяся во вверенном Денисову селе от кошмаров прошлого. И немудрено, что подсобила: кто лучше ведьм разбирается в знахарстве, в природной силе, хранящейся в каждом стебельке, в каждом листочке, в дождевой капле, лунном свете и утренних сквозняках? Разве что Светлые целительницы. В общем, выкарабкался он – да не совсем. До сих пор не мог ощутить он в себе Силу, пусть и невелика она у Светлого мага шестого уровня. Сперва, сразу после болезни, еще как-то пытался, экспериментировал, но при любой попытке войти в Сумрак начинало его бить-колотить, глаз дергался, а левая рука застывала в локте и приклеивалась к груди, словно лапка у кенгуру из программы «В мире животных».

До этого участковый Денисов не спешил в работе пользоваться возможностями Иного, всегда старался разобраться, убедить, рассудить самыми обычными, человеческими способами. Сила – она для экстренных случаев: большую пьяную драку предотвратить, настроить тунеядца на соцсоревнование, провалившегося в прорубь уберечь от пневмонии. Однажды трехлетнюю девчонку всем селом найти не могли, боялись, что за реку ушла, а она в соседском погребе, в уголочке за бочкой для солений свернулась калачиком и заснула – как тут было без способностей Иного обойтись? Но использование Денисовым магии в отношении людей находилось в строгих рамках отпущенного Дозорами лимита, и расходовать положенные воздействия ему приходилось весьма экономно.

Сейчас же Федор Кузьмич подозревал, что случай может быть тем самым – экстренным. А он и не чует ничего толком, и усмиряющее заклинание сплести вряд ли сумеет.

Вот оттого и был он огорчен и озабочен, оттого и не посмеивался, когда слышал вдогонку шепот – дескать, вон он, бежит старуху Агафонову заарестовывать! Однако вряд ли кто-нибудь заподозрил бы, как растерян участковый оперуполномоченный, когда он строго и требовательно постучал в дверь. В сенях зашебуршало, задвигалось, подскочила на тугой пружине чугунная щеколда.

– Здравствуйте, здравствуйте, товаришш милиционер! – нарочито громко сказал, почти прокричал старик Агафонов: видимо, чтобы в горнице, за толстой избяной дверью, было хорошенько слышно. – Проходите, гражданин старший милицейский лейтенант!

Денисов снял и аккуратно повесил на гвоздик тулуп, разулся, оставшись в теплых вязаных носках, и только после этого шагнул в комнату.

– Проходите, товаришш милиционер, а за грязные полы не корите – так и живем, тут уж ничего не поделашь.