спор, но тому было не до этого. Он услышал топот множества ног сверху и его обуревал голод. Антон стоял, уставившись в потолок глазами бешеного животного. Его руки слегка тряслись, а рот наполнялся слюной. Он не ел уже несколько дней и был готов согласится с любым утверждением Вали, лишь бы поскорее выйти наружу и поесть.

— Голодный? — спросил Валя.

— Голодный.

Антон смотрел на него пустыми желтыми глазами в которых не читалось абсолютно ничего. Перед Валей сейчас стоял не Антон, и скорее всего, даже близко не человек.

— На улице день. — предупредил его Валя

— Все равно. — ответил Антон.

— Ну, как знаешь… — сказал Валя и разведя руками развернулся в сторону своего компьютера.

Антон выбил входную дверь подвала и помчался прямиком на первый этаж, откуда доносились неясные голоса. Ступенька за ступенькой он предвкушал как теплая плоть будет ласкать его вкус, как кровь вновь на долю секунды наполнит его жизнью, как свежее мясо растянет его иссохший желудок и прогреет его душу. Но и в этой ситуации его вновь ждало разочарование.

На лестничной площадке первого этажа было шестеро детей лет десяти, плюс еще один в квартире справа, и не открытая бутылка пива "Эфес". Антон был настолько обескуражен тем, что увидел не тех людей, которых ожидал, что даже пелена голода на секунду сошла с него и он молча стоял и смотрел на них. Дети почти сразу увидели фигуру Антона и в страхе начали разбегаться, уронив бутылку пива, от чего та с грохотом разбилась. Громкий звук вывел Антона из ступора и инстинкт повелел ему гнаться за убегающей добычей, но поскольку дети находились на первом этаже они с легкостью смогли уйти от Антона, выпрыгнув через разбитые окна. Антон, разозленный и разочарованный, собирался вернуться в свой подвал, как вдруг, он услышал истошные крики в квартире справа. Голод вновь подступил к нему, и он направился к источнику звука.

Войдя в помещение, где раньше располагалась квартира он увидел маленького мальчика, застрявшего ногой в месте, где должна была располагаться канализационная труба. Мальчик кричал и судорожно пытался вытащить ногу. Антон медленно, предвкушая, подбирался к нему все ближе и ближе. Увидев Антона, мальчик впал в оцепенение и не сдерживаясь заплакал.

То немногое человеческое, что не успело покинуть Антона за эти несколько дней, благодаря жалобным слезам мальчика смогло воззвать к разуму Антона и титаническими усилиями остановить его от детоубийства. Едва сдерживая животное желание разорвать ребенка на куски тот взял его ногу и вытащил из отверстия под трубу. Мальчик все еще плакал.

Антон с презрением и отвращением к самому себе и мальчику поставил его на землю, после чего едва слышно сказал:

— Можешь идти. Только быстро, пока я не передумал.

Несчастный и испуганный он попытался сделать шаг, но упал, завопив от боли и с глубоко раскаявшимся видом повернулся к Антону.

— Я ногу сломал. — провопил мальчик.

Антон с яростным видом глубоко вздохнул, но лишь потому, что не хотел, чтобы тот пострадал из-за него, но с каждой секундой сдерживать себя становилось все труднее.

— Тогда скорую вызывай. — наконец начал он.

— Дяденька, я номера не знаю. — Проплакал мальчик уже совсем истерическим голосом.

— Ладно, сейчас помогу.

Набрав нужный номер Антон вызвал скорую по Адресу Завалишина 19. Скорая предупредила что будет лишь через полчаса. Антон на это время остался со своим главным врагом — голодом.

Ребенок между тем все плакал и плакал. Антон подумал, что это все из-за боли и поэтому найдя в доме более-менее ровную и чистую дощечку, он зафиксировал ногу страдальца с помощью нее и рукава своей черной толстовки, и это немного помогло. Его всхлипывающий плач уже не был похож на слезы боли, а это значило, что сейчас он был просто до ужаса напуган. Антон не ел два дня и поэтому был похож на оживший кошмар. Испуг в этой ситуации был закономерен. Тем не менее Антон принял отчаянную попытку ободрить мальчика. Он сел рядом с ним на пол и тихим и спокойным, насколько это возможно голосом произнес:

— Все хорошо. Сейчас приедет скорая и заберет тебя отсюда, и мы никогда больше не увидимся.

Как ни странно, это помогло. Сначала на пухлом лице мальчика иссохли слезные ручьи, а затем спала и краснота лица. Далее оба сидели в молчании, не имея желания разрывать гробовую тишину, пока подступающий с новой силой голод не вынудил Антона начать отвлеченную беседу.

— А пиво вы зачем принесли?

— Это дедушкино пиво. Мы одну взяли только, честно. — Оправдывался мальчик

— Тебе на вид лет десять. Какое пиво?

— Светлое нефильтрованное.

— Я тебе дам светлое нефильтрованное! Развяжу повязку и будешь знать, как с пивом по всяким местам шляться… А на заброшке то вы что забыли?

— Мне Киря сказал, что здесь живут бомжи. Еще сказал, что они пьют только пиво или водку. Мы взяли пиво и пошли ловить бомжей.

— А ты бомжей не боишься?

— Нет. Никого я не боюсь… кроме вас. И то, немного.

— Ну так вот он я — бомж.

— Вы страшный, но на самом деле добрый, поэтому я вас уже не боюсь.

— А с чего ты решил, что я добрый? М?

— Ну, вы мне помогаете, поэтому добрый.

— Нет, мальчик. Если я сделал что-то хорошее лично тебе, это не значит, что я хороший. Я не хороший. И лучше тебе избавиться от этой установки. И вообще, почему родители тебе не вбили в голову, что лазить по заброшкам и дразнить бомжей нехорошо? Они тебя мало воспитывают?

— Моя мама просто очень занята. Она врач. К нам в квартиру постоянно приходят на прием, и меня просят не мешать… и заставляют идти на улицу. Мне скучно просто ходить по улице.

— А ты уверен, что твоя мама врач?

— Да.