Почти незаметно, только по уголкам глаз можно было заметить, что настроение у комбрига изменилось на позитивное. Ближе к населенному пункту на обратном пути заметили еще один свищ, явно от мотыги местного жителя. Пришлось менять трубу. Под напором, как и в случае ранее, а это без преувеличения очень сложно. Обязательно кто-то обливался топливом: в трубопроводе давление, последний стык вызвал не просто брызги, а целый водопад, и кто под него попадал, промокал либо по пояс, либо с ног до головы. Лицо и руки еще можно было промыть водой или вытереть тряпкой, а что делать с одеждой, обувью? Вот они, будни трубачей, лето или зима, по-любому плохо. Бойцы все понимали, все-таки опыт постепенно приобретался, и стыковка зимой в горах проходила максимально осторожно, без обливания керосином (обувь не в счет).

Заканчивая с заменой трубы, я наблюдал за комбригом. Сидел на броне, молчал, не вмешивался, не торопил, ему и так было понятно, что трубопровод с топливом, конечно, важен, но бойцы важнее. Закончили стыковки, сложили инструмент, залезли на броню. Через час езды прибыли на КП роты. Макеев подошел к комбригу и доложил: «Товарищ полковник, топливо поступает, на КП батальона доложили. Какие будут указания?». Командир бригады медленно пошел по направлению к командному пункту 2-й роты на базе ГАЗ-66 (нашей радиостанции Р-405), за ним ротный и комбат. Мы выгрузились из БТР и направились в сторону столовой, может быть получилось бы поесть, ведь завтрак был давно, обед пропустили, ужина еще не было. Старшина, видя, как мы бредем по направлению к столовой, закричал: «Подойдите к повару, вам должны были оставить. Если что, зовите меня, что-нибудь придумаем». Повар молча наложил в алюминиевые чашки кашу с тушенкой и налил в кружки полуостывший чай. Вот и хорошо, что не забыли и про нас.

Пока мы ели кашу, появилось командование в полном составе. Ротный послал за мной бойца. Остатки каши я запил уже остывшим чаем и последовал в палатку. Первое, что я услышал при входе в палатку, – голос комбрига. По всей видимости, продолжалось обсуждение, что делать дальше после того как заполнится склад на КП роты. Топливо нужно было как в Баграме, так и в Кабуле. На меня не сразу обратили внимание. Время катилось к вечеру, и если до 17.00 часов мне бы не дали команду убыть на гарнизон, то пришлось ночевать на КП роты, ведь через час танкисты снимались с маршрута охранения дороги.

Ждать решения долго не пришлось. Командир бригады Мемех В.И. повернулся ко мне. Без вступления сказал: «Трассу надо готовить к перекачке. Сегодня будет заполняться склад на 45 ГНС, завтра начнем перекачку в сторону Баграма. Еще планируется колонна наливников на Кабул. Работы хватит всем. Забирай своих бойцов и готовьте насосные и трассу к работе. Береги себя и своих бойцов, спасибо за сегодняшнюю за работу». И вновь кратко и понятно. Я мельком взглянул на комбата Цыганка, который стоял рядом с комбригом, по его гримасе было понятно: «Ладно, живи пока».

Я вышел на воздух, поправил автомат за спиной, собрал своих бойцов, оборудование и сел на БТР. Пока еще было светло предстояло проверить трассу и подготовить насосную к работе. Через полчаса мы уже подъезжали к нашему гарнизону. Попросили танкистов, чтобы еще часик не покидали пост охраны перед Чарикаром. Проехали по трассе, видимых следов протечек не было. Вернулись к себе на 46 ГНС, по рации доложили о готовности к работе.

Три дня я отсутствовал. Вроде бы все было как обычно, но по лицам было видно, что что-то не ладно. Бойцы молчали, и на мои вопросы все ли в порядке как-то отмалчивались. Пришлось дойти до комнаты Федора. Спросил, что случилось. Федор в ответ: «Твои ничего не сказали?». «Нет, – говорю. – Молчат». Федор показал взглядом на стул: «Садись. У нас тут вообще-то ЧП. Мой боец из последнего призыва, месяц как прибыл в Афганистан, подорвался на противопехотной мине. Наступил одной ногой. Ступню оторвало, вторую ногу посекло, сейчас в медсанбате полка. Он вышел за пределы гарнизона и якобы пошел по нужде в место, где трубопровод проложен по водоотводной бетонной трубе под автодорогой. По другой версии его послал туда трубопроводчик – старший сержант Александр Болотников, бывший десантник, чтобы слить из трубы топливо для продажи». Новость, конечно, меня ошарашила. На завтра перекачка была назначена, а тут такие дела. Попрощавшись с Федором, я пошел к своим бойцам.

В спальном помещении уже начинало смеркаться. Болотников сидел в углу на кровати и явно нервничал. Подсел рядом, спрашиваю: «Саша, расскажи, как все произошло? Хочу от тебя услышать правду». Болотников молчал. «Давай выйдем, покурим», – предложил я, протягивая ему «Столичные» сигареты. Вышли, стоим курим. Болотников выкурил половину сигареты, посмотрел на меня: «Если честно, то я не виноват в том, что танкист подорвался. Не я ведь устанавливал там мину. Да и миной эту пластмассу не назовешь, зеленая фигня, как ее в засохшей траве увидишь?». Доля правды в его словах была. Противопехотная пластиковая мина ПФМ-119 «Лепесток», размером почти с ладонь, являлась самой опасным для человека. Она очень жестокая. Гарантированно убить человека 37 граммов взрывчатки не способны, поражение наносится за счет травмирования нижней части ноги.

Опасения Болотникова были понятны. До дембеля оставалось меньше полугода. В мое отсутствие на посту старослужащие грешили тем, что посылали «молодых» сливать топливо из трубы как раз в том самом месте. Расстыковка трубы, самотеком выливалось литров 200, больше было и не надо. За бочку афганцы давали 1000 афганей – хорошие деньги, за которые можно было купить чарас (необработанная смола листьев индийской конопли) или несколько бутылок шаропа. Появление там мины было загадкой. Часто мы подходили к этому месту, проверяя трубопровод, опасений не было. Сам факт продажи топлива – уже криминал, а тут еще и подрыв на мине.

Мне вспомнилась фотография нашего третьего автомобиля КАМАЗ, водителем был рядовой Саша из Ульяновска. На фотографии слева направо: механик-водитель БТР дагестанец Иманмагомедов (с грязными от ремонта БТР руками), в центре монтажник туркмен (Петя хохол), старший сержант Александр Болотников и монтажник узбек Хаджиев (повар). Фотографий сохранилось очень мало, но и по ним видно, что работа у трубачей – не позавидуешь.

Эх, парни, что же вы натворили! Все понимали, что можно, что нельзя. Как же это вышло? Ситуация была не из приятных. Что делать в таких случаях, честно, я не знал. Пострадавшего танкиста было жалко больше всего.