Настасья Павловна закрывает уши:

— Ах, Верочка, стара я уже для таких развлечений.

Как будто бы ее кто-то гонит в лес? Нет, сама пожелала отправиться туда в экипаже.

— Вы, Верочка, верхом ездите хорошо, так что уж держитесь поближе ко князю, — советует сидящая рядом с ней Ирина Николаевна. — Не помешает лишний раз привлечь его внимание.

Я послушно киваю. Сделать же хочу ровно противоположное.

Кавалькада неспешно отправляется в сторону леса. Борзые и гончие так и рвутся в бой, и слуги едва сдерживают их.

Хозяин дома гарцует на высоком гнедом жеребце. Нужно признать, выглядит он весьма интересно. Авантажно, как тут говорят. Впрочем, я прогоняю эти мысли.

На лугу колонна рассыпается, и по дороге продолжают ехать только экипажи. И всадники, и собаки устремляются на звук охотничьего горна.

Я тоже скачу куда-то. Скачу, кажется, неплохо, потому что легко обгоняю менее умелых наездниц. И даже заслуживаю похвалу от того самого Степана Андреевича — управляющего поместьем Елагина.

Но как только нас скрывают деревья в роще, я осаживаю коня, позволяя другим участникам охоты оставить меня далеко позади. Через несколько минут крики и лай уже едва слышны.

Мой конь нервно водит ушами — должно быть, не понимает, как я могу пропускать такую забаву. Я глажу его по блестящей шелковистой шее.

А вокруг такая красота!

На голубом небе — ни единого облака, и лес пронизан золотыми солнечными лучами. Снова запели растревоженные было охотниками птицы.

Я медленно еду по тропинке, наслаждаясь свежим воздухом и этой первозданной, не испорченной цивилизацией природой.

Несется по поляне испуганный зайчишка. Я провожаю его взглядом и улыбаюсь. Мне, выросшей в огромном шумном городе, кажется, что я попала в сказку.

А когда, вернувшись на луг, я вижу на опушке, всего в нескольких шагах от меня, косулю, я боюсь даже дышать. До этого я видела диких зверей только в зоопарке.

У нее такие смешные рожки и целая россыпь белых пятен на боках. Она такая маленькая и красивая, что мне становится больно при одной только мысли о том, что именно она может попасться на глаза охотникам.

Неподалеку раздается ржание лошади, и я вскрикиваю, призывая косулю бежать, спасаться. И вскидываю руки в наивном порыве ее защитить.

Еще мгновение, и на поляну выскакивает всадник на гнедом жеребце. Я оборачиваюсь и вздрагиваю. Князь Елагин!

— Ваше сиятельство! — я чувствую, что краснею — именно с ним мне сейчас встречаться совсем не хотелось.

— Вера Александровна, надеюсь, с вами всё в порядке?

Я киваю, кусая губы от досады. Мой восхитительный план — незаметно вернуться в поместье — кажется, провалился.

— Степан Андреевич сказал, что вы отстали. Я подумал, вдруг вам требуется помощь.

— Нет-нет, всё в порядке, — я выдавливаю из себя улыбку.

— Может быть, вам стоило присоединиться к дамам, которые поехали в лес в экипажах? — судя по всему, он не успокоится, пока не вернет меня в общество. — Так поступили все барышни, что плохо ездят верхом.

В его голосе проскальзывает раздражение. Еще бы — ведь я отвлекла его от такого процесса!

А во мне вдруг взыгрывает тщеславие.

— Я хорошо езжу верхом, ваше сиятельство! Я просто не люблю охоту.

— Вот как? — в его взгляде появляется интерес. — И почему же, позвольте вас спросить?

Я на мгновение забываю, в каком времени нахожусь. Всего только на мгновение, но этого хватает, чтобы вывалить на хозяина Елагинского всё то, что вполне подходит девице из двадцать первого века, но недопустимо для барышни из девятнадцатого.

— А что хорошего в том, что десятки людей и собак гонятся за одним несчастным зверьком? За оленем, который не сделал им ничего плохого. За лисицей, за зайцем. Чем можно оправдать такую жестокость?

Я прикусываю язык, но понимаю, что уже сказала слишком много того, к чему еще не готова самая прогрессивная общественность этого времени.

Но, как ни странно, князь, кажется, на меня не злится. Более того, я впервые вижу, как он улыбается.

— Ну, что же, возможно, в этом вы правы. Скажу вам откровенно — я тоже не люблю охоту.

Вот так сюрприз!

— Вы, ваше сиятельство? Но зачем же тогда вы ее устраиваете?

Он подъезжает совсем близко, и наши лошади почти соприкасаются мордами.

— Традиции, Вера Александровна, — усмехается он. — Мой дед несколько раз в год устраивал охоты, мой дядя, теперь вот я. Общество не поймет, если я решу от них отказаться.

— Общество? — выдыхаю я. — Мне кажется, человек вашего статуса вполне может позволить себе руководствоваться собственным мнением и не думать о том, что скажут окружающие.

Елагин издает короткий смешок.

— Может быть, и так. Но стоит ли изумлять соседей без крайней необходимости?

Я киваю и отъезжаю чуть в сторону. Я не знаю, успела ли убежать косуля, и не хочу привлекать к ней внимание.

— Вы правы, ваше сиятельство. И я думаю, вам не стоит надолго оставлять ваших гостей без вашего внимания.

Я всё-таки украдкой смотрю в ту сторону — косули там уже нет, и только ветви деревьев чуть заметно качаются.

— Боюсь, им сейчас не до меня. К тому же, это не первый раз, когда я оставляю их в пылу погони — они уже привыкли к моим чудачествам. Когда я вижу раненого зверя, мне сразу хочется вылечить его — согласитесь, странное желание на охоте. Хотя, думаю, именно вы как раз и можете меня понять.

Я понимаю, что он намекает на тот случай в день моего прибытия в Елагинское, когда я бросилась помогать его крепостному. Я смотрю на него с опаской — неужели, он хочет меня похвалить? Или, напротив, предостеречь?

С ужасом понимаю, что начинаю находить в нем что-то человеческое, доброе. И запрещаю себе думать о нём в таком ключе. Он — враг, и только так я могу к нему относиться. Что бы он ни говорил… Что бы ни делал…

И чтобы разорвать эту тоненькую ниточку приязни, что он перебросил от себя ко мне, я говорю нарочито громко:

— Да, ваше сиятельство, я вполне вас понимаю. Хотя я по-прежнему считаю, что более гуманно было бы не устраивать охоту вовсе, а не устраняться от нее таким образом.

Я снова одергиваю себя. Я не имею права его упрекать. Он всего лишь делает то, что в эти времена считается обычным. И вообще — используют ли они тут слово «гуманно»???

— Не будем спорить, Вера Александровна, — миролюбиво предлагает он. — Если вы желаете вернуться в поместье, я провожу вас.

Я чуть наклоняю голову.