Я пришла сюда вовсе не для того, чтобы читать книги.

Начинаю с письменного стола. В таких столах — старинных, массивных, — часто бывают тайники. Конечно, маловероятно, чтобы Елагин стал хранить что-то действительно ценное в таком доступном месте, но нужно же с чего-то начинать.

Осторожно выдвигаю верхний ящик. Стопка бумаги, гусиные перья и перочинный нож. Во втором ящике — несколько уже гербовых листов и нечто, похожее на печать.

Интересно, почему он держит всё это не в кабинете, а в библиотеке?

В нижнем ящике — томик стихов на французском. Пролистываю всю книгу — вдруг в нее что-то вложено. Но ничего не нахожу — даже пометок на страницах. Похоже, это просто та книга, которую он сейчас читает.

Ныряю под стол, ощупываю столешницу. Сердце екает, когда пальцы нащупывают странную выемку. Так и есть — крохотный потайной ящичек!

Вытаскиваю его, совершенно не задумавшись о том, сумею ли водрузить его обратно. Руки трясутся от возбуждения.

Ах! Я громко чихаю и едва не плачу — в ящичке, припорошенные пылью, лежат несколько оловянных солдатиков. Какое разочарование! Если князь и использовал этот тайник, то только в раннем детстве.

Поставить ящик на место оказывается делом непростым. И именно им и занимаюсь я до того самого момента, пока дом не наполняется гомоном.

О возвращении хозяина сообщают мне и громкий цокот копыт за окном, и подобострастное «Да, ваше сиятельство», брошенное с крыльца одним из слуг.

Я бросаюсь к ближайшему книжному шкафу и старательно делаю вид, что изучаю надписи на кожаных корешках. Взгляд прыгает с книги на книгу, а ум отказывается воспринимать информацию. Спроси меня кто, какие романы стоят на полках, и я не назову ни одного.

Те пятнадцать минут, что тратит князь на смену нарядов, дают мне возможность прийти в себя, и когда он появляется в библиотеке, я уже сижу в кресле с книгой Батюшкова «Опыты в стихах и прозе».

— Рад, что прогулка не утомила вас, Вера Александровна, — в голосе его, и правда, чувствуется тепло. — Надеюсь, вы не голодны? Гости вернутся не раньше, чем через полчаса. Если желаете, я велю подать холодные закуски прямо сюда.

— В библиотеку? — изумляюсь я. — Нет, что вы, ваше сиятельство, я подожду ужина.

Он скользит взглядом по книге, что у меня в руках.

— Прекрасный выбор, Вера Александровна.

Я, кажется, краснею от похвалы. Ах, как это глупо!

— У вас восхитительная библиотека, Константин Николаевич, — отвечаю комплиментом на комплимент. — Вот только книги Пушкина я так и не нашла.

Он задумывается на секунду, а потом хлопает себя по лбу.

— И как я мог забыть? Она же у меня в кабинете! Я принесу вам ее через пять минут.

Я вскакиваю в то же мгновение.

— Благодарю вас, ваше сиятельство! Но я вовсе не хочу так утруждать вас. Позвольте, я пойду вместе с вами, и вы отдадите мне книгу прямо там. Разумеется, если кому-то дозволено входить в ваш кабинет, кроме вас.

Он улыбается:

— Пожалуйста, я буду рад. Но если вы полагаете, что кабинет главного мага Российской империи чем-то отличается от самого обычного кабинета, боюсь, вы будете разочарованы.

Я иду следом за ним. Как ни странно, но дверь в кабинет уже не заперта. То ли он успел открыть ее, вернувшись с охоты, то ли закрыта она была не на обычный замок, а на магическое заклинание. При мысли о магии у меня опять начинают дрожать руки. А если князь почувствует, что кто-то приближался к двери? И не просто приближался, а пытался ее открыть? Чувствую себя глупой школьницей, пытавшейся пробраться в кабинет директора.

— Прошу вас, входите, — на лице князя не видно ни малейшего беспокойства.

Как ни странно, но он сказал правду — я оказываюсь в самом обычном кабинете. Здесь тоже есть и книжные шкафы, и письменный стол, и стул с высокой спинкой, обитой темно-бордовым бархатом.

На стенах — несколько картин. Преимущественно, пейзажи. Над входной дверью — зеркало, на раме которого притаился бронзовый дракон.

Странная идея — повесить зеркало так высоко! В него мог заглянуть разве что трехметровый великан.

— Дядюшкины причуды.

Князь будто читает мои мысли. А может, он и в самом деле их читает. Наверно, мой отец умел препятствовать этому. Может быть, и я когда-нибудь научусь.

— Я однажды спросил его об этом. А он засмеялся и сказал, что так он ловит солнечных зайчиков.

Самая необычная вещь здесь — чучело совы на верхней книжной полке. А в остальном — стандартное рабочее пространство.

— Простите, здесь небольшой беспорядок, — извиняется князь. — Признаюсь, я редко работаю в кабинете. Предпочитаю библиотеку. Так повелось с детства. Здесь была территория моего дяди, и даже меня он нечасто сюда допускал. Сейчас я попробую найти томик стихов нашего вечернего гостя. Вы, Вера Александровна, читали что-то у Пушкина?

Представляю, как он удивился бы, назови я все произведения поэта, что я читала. Но, боюсь, среди них будет слишком много еще не написанных. Поэтому, вспомнив книгу, что я брала у Бельских, я ограничиваюсь «Бахчисарайским фонтаном».

— О! — кажется, Елагин приятно удивлен.

— Да, — поясняю я, — папенька выписывает книги из Петербурга.

— Похвально, — одобряет князь. — Не зря сам император весьма лестно отзывается о вашем батюшке и сожалеет, что он вынужден был покинуть столицу.

Мы снова ступаем на зыбкую почву, и я не сразу, но всё-таки говорю:

— Боюсь, мы оба знаем, почему он вынужден был это сделать.

Быть может, не стоило обсуждать сейчас столь щекотливую тему. Но другого случая могло и не представиться. Охота прошла, и возможно, уже после сегодняшнего вечера будут названы девушки, которые останутся на отборе. А значит, остальным придется покинуть Елагинское.

Князь откладывает в сторону какую-то книгу, что держал в руках, и смотрит на меня так пристально, что я не выдерживаю и отвожу взгляд.

— Как много вы знаете о той истории, Вера Александровна?

Я впервые различаю в его голосе заметные признаки волнения.

Еще можно остановиться, отделаться общими фразами и перевести разговор в другое русло. Но не буду ли я ругать себя потом за то, что не воспользовалась этим случаем и не попыталась получить хоть крупицу информации с той, вражеской, стороны?

— Я знаю достаточно, — чеканю я каждый слог, — чтобы понять, что восемнадцать лет назад граф Закревский был несправедливо обвинен в предательстве.

Я вижу, как белеют пальцы Елагина, впившиеся в обивку спинки стула. А сам он долго молчит.

— Князь Бельский всегда был уверен в невиновности графа, — каждое слово дается ему с большим трудом. А когда он произносит следующую фразу, у меня подкашиваются ноги, и я почти падаю на стоящий у шкафа табурет. — Может быть, вы удивитесь, но сейчас я думаю, что ваш отец был прав!