Проезжаем деревню насквозь и оставляем машину на небольшой автомобильной стоянке у волнолома, возвращаемся пешком и находим «Хижину капитана» и ее владелицу. Маргарет непомерно толста. Бет выразительно смотрит на меня, но я прячу взгляд.

Сказать по правде, наша хозяйка воистину гигантских размеров — настоящий Гаргантюа. Она толста настолько, что не может подняться по лестнице. Впрочем, виной тому не только ее комплекция. Лестница на верхний этаж спиралью поднимается из гостиной — крохотной комнатушки восемь на десять футов, выходящей сразу на улицу. Здесь умещаются камин и изможденный диван. В задней части дома крошечная кухня, а наверху — спальня под покатой крышей, покоробленные оконные рамы и роскошный вид на гавань. За дверью туалет, душ и встроенная в низкий стенной шкафчик раковина.

Я пошел вниз, а Бет осталась у окна любоваться морем.

В ответ на мой вопрос, принимаются ли чеки, Маргарет кивает.

— Превосходно, — говорю я.

Она протягивает мне ключ и снова делает какой-то знак.

— Сюда захаживает привидение. Правда, нечасто. И бояться его не надо — это маленький ребенок. Сидит на ступеньках и поет.

С этими словами домовладелица тяжеловесно удаляется.

* * *

Я возвращаюсь к машине и выгружаю вещи, потом бегу еще раз. А после, уже распаковываясь на кухне, громко кричу Бет, чтобы не волновалась, поскольку я справлюсь сам. Ответа не слышно. А когда я поднимаюсь к ней с чашкой чая, вижу: моя дорогая спутница давным-давно спит прямо в одежде на заправленной кровати. Я склоняюсь к щеке Бет, целую, а она, что-то пробормотав, переворачивается на другой бок. Чай оставляю на тумбочке у кровати.

Управившись с вещами, накладываю дров в камин и развожу огонь. Когда первые языки пламени принимаются за трапезу, выхожу с черного хода во двор, где стоит аккуратная поленница, набираю охапку сухих дровишек и вываливаю их у очага — пригодится. Наливаю в бокал неразбавленного виски и, развалившись на диване, представляю, как здорово быть древним человеком, заниматься охотой и собирательством и как сейчас я близок к своему доисторическому предку, который, устроив свою пещеру, пригласил в нее женщину и теперь, покончив с делами, греется у живого огня. Я лежу и зачарованно смотрю на пляшущее в каменном зеве пламя, мне грезятся горящие мосты, объятые пожаром замки и яркие рыжие тигры.

Дверь на лестницу со скрипом отворяется, и, робко улыбаясь, входит сонная Бет.

Оставшуюся часть вечера мы валяемся на диване и пьем виски, почти не разговаривая и ничего не делая — только глядим в огонь, убаюканные и загипнотизированные теплом и неожиданностью нашего приключения. Потом Бет идет на кухню и готовит сандвичи с беконом.

Часов, наверное, в одиннадцать она неожиданно начинает ворочаться, садится и еле слышно говорит, что пора ложиться. Пристроившись на краешке дивана, поворачивается ко мне и очень серьезно говорит:

— Ты был прав.

А потом, склонившись ко мне, крепко обнимает.

Моя ненаглядная уходит наверх первая, и я жду, когда она уляжется, чтобы потом последовать ее примеру. Я уже хотел и сам идти спать, как вдруг немного погодя слышу — Бет снова спускается вниз, только это с трудом ей удается. Она возится и бранится — никогда еще не слышал, чтобы плед посыпали такими отборными ругательствами. Я сижу и наблюдаю, а губы сами так и расплываются в улыбке. Наконец дверь со скрипом открывается, и я вижу Бет. Теперь ясно, почему она так долго возилась: сняла с постели все белье, да еще прихватила четыре подушки.

— Там сыро, — говорит. — Буду здесь спать.

Она переоделась в длинную футболку, умылась — лицо розовое, в ссадинах и расчесах. И если ее сейчас поцеловать, то она наверняка пахнет зубной пастой, как в детстве. Такая забавная. Правда, моего умиленного взгляда Бет не видит — спит на ходу. Стелет на коврик у камина одеяла, сверху подушки, заворачивается в плед и валится с ног.

— А-а, кстати, — в полусне мямлит она, — здесь живет привидение. Ребенок на лестнице.

Так-так, значит, мало того что Бет психопатка с большими проблемами, она еще и ясновидящая. Вот удружили, премного благодарен. И как мне теперь с ней быть?

Точно вам скажу, одного меня наверх теперь калачом не заманишь. Полюбовавшись на Бет немножко, я допиваю виски, встаю и иду проверить, закрыта ли дверь на лестницу. Выключаю свет и в полной темноте любуюсь пламенем, которое танцует и кружится в камине, как хорошенькая девчушка на вечеринке — она веселится, и ей донельзя приятно быть единственным источником тепла и света. Раздеваюсь в оранжевом зареве камина и заползаю под плед. Бет верно сделала: здесь действительно тепло и уютно. Она прижимается ко мне, воркует и бормочет что-то. Я обнимаю ее за плечи, склоняюсь и целую на ночь, а потом укладываюсь сам и убираю руку. Только что-то ей не лежится спокойно — прислоняется к моему боку и мурлычет:

— Руку.

Я снова обнимаю ее, и теперь она довольна.

Единственное, что меня беспокоит, — камин без решетки. Я даже подумываю, не загасить ли огонь. А потом решаю плюнуть на все — так хорошо с огнем. Сгорим так сгорим.

И вот я проваливаюсь в сон, и мне снится, как дом пылает, а на ступеньках, в адском зареве, сидит одинокий, всеми забытый ребенок-призрак и тихонько поет.

Во вторник солнце заходит за тучу и небо заволакивает облаками. Море переливается то голубым, то бирюзовым, то окрашивается в зеленый, а то кажется вообще серым. Бет, очарованная этим зрелищем, сидит, облокотившись на подоконник, и дает мне подробнейший отчет об игре света. Глядя на бирюзовую воду, она вдруг заявляет: «Вот бы платье такого цвета, как думаешь?»

Я подхожу, склоняюсь над ее плечом и созерцаю вид за окном.

— Тебе, что ли?

— Мне, кому же еще. Мне, мне и еще раз мне!

Я изучаю цвет ее глаз и снова смотрю на море, как бы сверяясь.

— Да, пожалуй. Девушка с безумными зелеными глазами. «Я сошью тебе платье, платье всех цветов моря, бирюзового цвета очей».

— Это откуда?

Пожимаю плечами.

— Не знаю, сам придумал. Наверное, Йейтса[30]слишком много читал в студенческие годы.

— Иногда не могу отделаться от впечатления, что ты гомик.

— Спасибо. Знаешь, а мне порой кажется, что ты очень хорошая. Когда забываю на время про твой злобный нрав и колкий язычок.

— Прости, — отвечает Бет, а сама витает где-то далеко. Отворачивается к окну и выдает еще одну из своих премудростей: — Как тебе кажется, если бы мы поселились здесь, то забыли бы о Лондоне?

Я смеюсь.

— Вполне возможно. — И добавляю, чуть подумав: — Во всяком случае, уж Лондон точно бы о нас не вспомнил.