После наведения справок в Гугле я поняла, что татуировка на руке месье Каро была номером, который в нацистских концентрационных лагерях татуировали заключенным евреям. Всю вторую половину дня я посвятила чтению материалов о концлагерях времен Второй мировой войны. Звонки приходящих сообщений сильно меня отвлекали. Я углубилась в способ, каким нацисты классифицировали в концлагерях заключенных – с помощью цветных треугольников – на политических заключенных, уголовников, эмигрантов, бибельфоршеров, гомосексуалистов, асоциальных элементов, а также о том, как татуировали номера на руках.

Начало смеркаться; сумерки придали кладбищу особое очарование. Для верности я прошла к воротам, чтобы убедиться, есть ли на выходе сторож после закрытия кладбища. Мне совсем не улыбалось остаться запертой на кладбище на ночь. Бывший муж забрал сына на выходные дни и увез его в Нормандию. Давно уже я не наслаждалась такой свободой. То чувство, какое я испытывала, придя на кладбище, можно было, пожалуй, назвать счастьем.

Могилу Юдифи Гольденберг я увидела издалека. Трех пионов на ней уже не было. Может быть, месье Каро уже выписался из больницы? Я подошла к могиле и оцепенела от удивления. Одна из скамеек, стоявших возле компостной кучи, была сухая после прошедшего дождя. Странным было то, что эта скамья не стояла под деревом или под каким-нибудь другим укрытием, которое могло бы защитить ее от падающих капель. Опустившись на скамейку, я обнаружила на ее краю носовой платок. Кто-то вытер скамейку. Вероятно, это произошло совсем недавно. Значит, когда я вошла на кладбище, здесь кто-то сидел?

Сегодня цветы последовали со мной до дома. Я не смогла заставить себя положить их на могилу Юдифи, и теперь они стояли в хрустальной вазе на кухонном столе. Впрочем, я не считала, что поступила правильно. Треснувший стакан я могла бы просто выбросить. Но с хрустальной вазой так поступить не могла. Цветы производили, впрочем, жалкое впечатление даже в вазе. Мне было так грустно оттого, что я переоценила цветы – казалось, они будут очень красиво смотреться на кухне в такой вечер. Правда, в моем одиночестве я могла и более спокойно отнестись к ним. У меня вдруг возникло чувство, что цветы издевательски надо мной смеются. Они все-таки пробрались в мой дом. Они вели себя как миссионеры, которые скромно звонят в дверь, а через секунду по-хозяйски располагаются на вашей кухне. Им для этого даже не нужно приглашения. Я пока предложила цветам лишь стакан воды.

В конце концов этим спасителям все же пришлось убраться со стола. Я открыла балконную дверь. От дождя цветам, несомненно, будет хорошо, уговаривала я себя. В комнату ворвался вой полицейской сирены. Сначала я выставила цветы на балкон в хрустальной вазе и закрыла дверь. Потом пожалела вазу и сменила ее на чайную кружку. Ветер может свалить цветы, а им будет много чести – отнять жизнь у такой красивой вазы. Кружка станет вазе более или менее равноценной заменой. Я заперла балконную дверь и задернула бежевые шторы, включила телевизор и села в кресло. Наконец-то я была в квартире одна. Сосед выгнал из дома кошку, а я выгнала цветы.

Я подняла со стола бокал шампанского. Я пила шампанское, несмотря на то что было всего четыре часа дня и мне, собственно, нечего было праздновать. Целый день я занималась полезными делами – стирала, гладила и читала газеты. С полным бокалом я села перед компьютером, чтобы просмотреть всех доступных господ Каро в Париже. Я нашла нескольких человек с такой фамилией. Один из них жил недалеко от кладбища, но он оказался редактором компьютерного журнала. Мне было трудно представить себе месье Каро в этой роли.

Другой месье Каро жил в еврейском квартале Марэ. Я набрала номер, скорее от скуки и любопытства, нежели из-за заботы об этом человеке. Не я была причиной попытки самоубийства. Виноваты были цветы, они жили своей, отдельной от меня жизнью. Старые люди рано ложатся спать, а старые люди, склонные к суициду, видимо, еще раньше, поэтому лучше позвонить сейчас, уговаривала я себя. Набирая номер, я старалась думать о чем-нибудь другом, чтобы не пожалеть о звонке. Я не знала, чего ожидала, возможно, надеялась, что телефонный сигнал умрет и затихнет в темной, пустой и прокуренной комнате или мне ответит сиплый голос, который прохрипит «алло». В трубке, однако, раздался звонкий женский голос, а фоном ему служила громкая музыка и смех. Я положила трубку. Если я набрала верный номер, то это означало, что месье Каро дома и у него все хорошо, иначе он не смог бы пригласить гостей и завести веселую музыку. Или это означало, что он умер и все родные и близкие по этому поводу собрались в его квартире. Кто знает, может быть, его смерть стала для них освобождением. Во всяком случае, это был поступок истинного джентльмена, сказала я себе и долила в бокал шампанское.

Этот телефонный разговор не открыл бы мне никакой правды, но и не отдалил бы от нее. Короче, он был бы бесполезен. Я поставила бутылку с остатками шампанского в холодильник, убрала следы празднества. Скоро приедет сын, а это значит, что вместе с ним явится и мой бывший муж.

Сын обнял меня и прижался ко мне всем телом. Кажется, он был счастлив вернуться домой. Бывший муж обошел квартиру и включил свет во всех комнатах, словно он не мог себе позволить оставить сына со мной в темной квартире. Сын забрался мне на колени, а человек, с которым я прожила много лет, сел за стол напротив меня. От сына исходил незнакомый запах, но скоро он опять будет пахнуть мной. Мой бывший рассказывал об отеле, пляже и о том, как наш сын ходил на мини-дискотеку.

Я смотрела на человека, которого когда-то любила, и единственным моим желанием было, чтобы он ушел и оставил нас в покое. Из-за него я чувствовала, что сын стал мне почти чужим. Но бывший муж продолжал рассказывать, что наш сын делает успехи в плавании, что ему надо купить новые купальные трусы, рассказывал о том, что в отеле они спали вместе на двуспальной кровати. Об этом мой бывший сказал только затем, чтобы подчеркнуть, что с ними не было никакой женщины. Я не вполне понимала, почему это так важно для него. Он спросил, как я провела выходные, и я ответила, что скучала по сыну, стирала одежду, гладила и наводила в квартире чистоту. Я не стала рассказывать, что была на кладбище, поссорилась с цветами, думала о мертвых, пила шампанское и без разрешения звонила чужим людям.

* * *

– Добрый день, месье. У вас есть «Веселая корова»?

– Что?

– Сыр.

– О да, да, конечно есть.

Мансебо ищет сыр в холодильном прилавке. Две девочки терпеливо ждут у кассы. Мансебо думает, что им лет по десять.

– Да, вот он. Вам нужен пакет?

Девочки застенчиво кивают.

– Вы знаете, что самое интересное в этой упаковке?

Девочки смотрят друг на друга и отрицательно качают головками. Сегодня Мансебо охвачен неуемным желанием шутить. Он напевал себе под нос весь путь от Рунжи, не замечая пробок. Настроение Мансебо стало еще лучше оттого, что первыми покупателями стали две маленькие девочки в коротких платьицах, которые хотели купить сыр.

Каждый раз, когда в магазин заходят девочки, Мансебо вспоминает свою дочь Надию. Разве она не носила такое же платьице, когда была маленькой? «Надо позвонить ей, – думает Мансебо, – и я сделаю это вечером. Конечно, хорошо, если она окажется дома». Ночная жизнь Лондона так разнообразна, так затягивает. Это очень огорчает Фатиму, но Мансебо не знает почему.