И тут я увидела его руку, всю в шрамах от операции. Я взяла его руку в свою. Дотронулась пальцами до его шрамов.

Санди молча наблюдал за мной. Тогда я наклонилась и поцеловала его руку.

— Доминик, что ты делаешь? — сказал он.

— Этой рукой ты спас меня, — сказала я.

Он тяжело вздохнул.

— Я нас всех тогда чуть не погубил.

— Ты не был виноват.

— Я не должен был везти тебя в горы.

— Ты не прав. У меня был самый потрясающий год в мире.

Санди недоверчиво посмотрел на меня.

— Чем же он был так потрясающ?

— Всем. Каждой минутой. Каждым мгновением.

— Я знаю, что, когда с человеком случается какая-нибудь трагедия, — сказал он, — у него происходит колоссальный духовный рост.

— Вот видишь.

— Но лучше бы этой трагедии не было, — сказал он.

— Но тогда бы не было бы и роста, — улыбнулась я.

— Ну-у все было бы немного по-другому.

— Кто-то когда-то учил меня воспринимать жизнь такой, как она есть, — сказала я, глядя ему в глаза.

— Это трудно, — сказал он.

— Да, не совсем легко, — согласилась я.

Мы рассмеялись. Стена потихоньку таяла.

— Ты не замерзнешь? — сказал он.

Я и не заметила, что поднялся небольшой ветер.

— Дай мне свою рубашку, — сказала я.

Он снял рубашку и отдал ее мне.

И я без зазрения совести надела ее, хотя Санди остался с голым торсом. Рубашка была теплая и хранила его запах.

— Как твоя нога? — спросил он.

— Нога нормально, я даже уже не хромаю, заметил?

— Заметил. А рука как?

— О, рука давно нормально.

— Очень тяжело было?

— Иногда да, — призналась я.

Он протянул руку и медленно убрал мне за ухо волосы. А я повернулась и осторожно прижалась лицом к его руке.

— Доминик, — сказал он.

— Ничего не говори, — сказала я.

Бог мой, как мне его не хватало…

— Ведь все будет хорошо? — сказала я спустя какое-то время.

— Ты же просила ничего не говорить.

Мы рассмеялись.

— Конечно, все будет хорошо, — сказал он.

Я так и спала в ту ночь в его рубашке в своей постели.

А на следующий день у Брендана был выходной, и мы с ним маялись дурью на нашем пляже. Он решил, что уже надо искупаться в океане. Я так не думала.

Но он все-таки полез в еще холодную воду и даже немного проплыл. Но быстро оттуда выскочил, сизый и трясущийся.

И мы с ним, хохоча, растирали его большим полотенцем. А потом он повалил меня на песок, и мы с ним запутались в этом полотенце.

А вокруг нас скакала моя собака и лаяла от счастья, что кругом такой беспорядок.

Когда я все-таки высвободилась из объятий Брендана, выпуталась из полотенца и встала на ноги, смеясь и отряхиваясь от песка, я увидела, что с веранды своего дома за нами наблюдает дядя Санди. А когда я через мгновение подняла глаза, его на веранде уже не было.

Брендан лежал передо мной, большой и красивый. Я наклонилась к нему, он сел и уткнулся лицом в мой живот. Я обняла его за голову так, как будто кто-то его у меня собрался отнять.

— Ну что ты, все хорошо, — сказал он мне.

— Все хорошо, — сказала я, хотя мне хотелось плакать.

Чуть позже к нам в дом дозвонилась моя мама. Она сказала нам с тетей Бетси и бабушкой Амандой, что не может приехать на мою свадьбу, так как у нее полным-полно важных дел где-то на другом конце земли.

Бабушка Аманда сказала, что она на мою маму уже даже устала обижаться и для нее главное, чтобы не обижалась я. А я сказала, что как же я могу на нее обижаться, она же моя мама. На том мы все и успокоились.

Ночью я опять пришла к дяде Санди. Мы с ним лежали на пушистом ковре перед телевизором, ели попкорн, смотрели кассету с фильмом, который он сейчас снимал, и критиковали этот фильм.

Это была комедия, нам было ужасно весело. Еще там были казусы, которые случились на съемках, они были великолепны.

— Ты их тоже в фильм вставишь? — спросила я.

— Вот мы и думаем сейчас с Ричардом над этим вопросом, — улыбнулся он.

— А кто писал сценарий?

— Не поверишь, мы сами.

— Да, весело вы там проводите время.

— Ну мы его уже второй год пишем.

— Медленно, медленно работаете.

— Это же нелегко!

— А почему не рассказывал?

— Хотел сделать сюрприз.

— А сейчас почему рассказываешь?

— Уже почти все снято.

— Ой, ты опять Хилари Кейл совершенно ненакрашенной снимаешь, как тебе удается ее уговорить? Она же так заботится о своем внешнем виде, говорят, у нее по двадцать косметологов на площадке у других режиссеров.

— Она мне доверяет. Она знает, что я сниму ее в самых лучших ракурсах. Да и еще Дэвид Майер хорошо ее камерой берет.

— Ты опять Дэвида Майера на фильм пригласил? Как у него со спиной?

— Все нормально. Правда, он три месяца на вытяжке лежал.

— Да, тоже не позавидуешь.

Я помолчала.

— Кстати, извини, совсем не было времени прочесть твой сценарий, — сказал он. — На днях обещаю, хорошо?

— Хорошо, — сказала я, сделав вид, что мне безразлично.

Хотя он должен был знать, как важна начинающему сценаристу оценка его творчества, и чем скорее, тем лучше. А так — ходи и красней, что там прочитал у тебя человек, мнение которого тебе важно, и какое у него вообще это мнение.

На следующий день мы с Ванессой примеряли мое свадебное платье и спорили, какую прическу мне лучше сделать. Ванесса советовала что-нибудь объемное и впечатляющее.

Я сказала, что буду невестой с распушенными волосами. Тогда Ванесса сказала, что нас наверняка будут снимать для газет, раз меня к алтарю поведет Санди Хоггард.

А я сказала, что все равно просто разбросаю волосы по плечам, раз я так решила.

— Я даже в кино такого не видела, чтобы в день свадьбы волосы просто разбрасывали по плечам, — сказала Ванесса.

— Ну ты и сравнила, — сказала я. — То — кино. А в жизни чего только не бывает.

Мы посмеялись.

— А почему ты не спрашиваешь, что у меня нового и интересного? — сказала Ванесса.