— Пройдёмте. Вас хотят видеть в отделении полиции.

Глава 14

Я глянул на мужиков в мундирах и максимально правдоподобно возмутился, начав жестикулировать руками:

— По какому праву?! В чём меня обвиняют? Объясните же наконец!

— Вас ни в чём не обвиняют, просто желают поговорить, — спокойно произнёс тот же крепыш, что и до этого вёл со мной разговор. — Пройдёмте, сударь. Незачем устраивать скандал на ровном месте.

Другой мундир сделал шаг, вроде бы желая подхватить меня под руку и вывести из холла. Однако я рыкнул на него:

— Не трогайте меня! Я сам пойду!

— Следуйте за мной, — сказал первый мундир.

Они вывели меня из постоялого двора под брезгливыми взглядами немногочисленных постояльцев, которые в этот ранний час оказались в холле, а потом усадили в чёрную карету с решётками на окнах. Повозка сразу же тронулась в путь. А я закинул ногу на ногу и принялся сверлить возмущённым взглядом мужиков, сидящих напротив. Однако их такими взглядами было не пронять. Проще было заставить смутиться кирпич. На мои вопросы они тоже отвечать не стали, посему внутри кареты воцарилось тягостное молчание. Но вокруг повозки гуляла уйма звуков. И их все перекрывали вопли мальчишки-газетчика, размахивающего свежей прессой:

— …За одну ночь пропал десяток высокопоставленных дворян! Что это? Стечение обстоятельств или работа бомбистов?! Читайте в новом номере «Ведомостей»! Минувшей ночью полиция изловила главаря бомбистов! Летучие отряды рыщут около Жёлтой речки! Что происходит, любезные горожане?! Что теперь будет? Все ответы в новом номере «Ведомостей»!

Один из конвоирующих меня мундиров недовольно глянул на мальчишку, словно тот разглашал тайную информацию. А я подумал, что в этом мире журналисты работают не хуже, чем в моём. Уже все разнюхали. Видать, у них кто-то в полиции на зарплате сидит. Купить, что ли, эту газетку? Мне писец как хочется узнать, что теперь будет. Но, ирония иронией, а дело-то действительно принимает не самый лучший оборот. Пропажу Серафима могут увязать с визитом Кондратьева в его дом, а под таким соусом меня будут трясти сильнее. Всё-таки пропал архиепископ, а не просто изловили бомбиста.

Между тем карета остановилась около серого здания, довлеющего над округой. Кажется, его даже вороны и голуби облетали стороной, а горожане обходили десятой дорогой. По ступеням туда-сюда ходили люди в форме, но порой мелькали и гражданские. Меня завели в здание, и уже тут один из моих конвоиров произнёс с обманчивой мягкостью:

— Сударь, позволите вас обыскать?

— А чего меня обыскивать? — промычал я, сражённый наповал одной-единственной мыслью — револьвер! А потом с облегчением вспомнил, что оставил его у Романовой в старых шмотках. Прям гора с плеч.

— Таковы правила.

— Ну раз такие правила, то обыскивайте. Но раздеваться я не буду, — нехотя разрешил я, всеми силами пытаясь утаить то, что на мне великоватая одежда.

Благо мундиры не стали со мной спорить. Быстро похлопали по моим карманам, погладили по спине, ногам — и, убедившись, что у меня нет ничего колюще-режущего и стреляющего, повели по невзрачным коридорам с пошарпанным паркетом и выкрашенными краской стенам.

Наш недолгий путь окончился около светло-коричневой двери, за которой меня ждал прокуренный, душный кабинет, безусый юнец за печатной машинкой и усталого вида усач за столом. Судя по его паршивому виду, он тут и жил. Под мутными глазами висели чёрные мешки, а землистого цвета лицо осунулось и висело складками, как у шарпея.

— Сударь Шипицин доставлен! — гаркнул один из моих конвоиров так, что у меня аж зуб заболел.

Усач же дёрнул щекой и прохрипел:

— Свободны.

Мужики вышли, оставив меня один на один с усачом. А тот указал рукой на стул и проговорил:

— Присаживайтесь, молодой человек. Меня зовут Гаврила Петрович Иванов, дознаватель второго отделения.

— Никита Алексеевич, — представился я и примостил зад на стул. — По какому поводу меня пригласили?

— Максим Александрович Кондратьев вам знаком? — спросил он, прищурив один глаз.

— Да, это мой знакомый. Мы с ним частенько видимся.

— Ага, значит, частенько видитесь… так и запишем, — Гаврила Петрович кивнул юнцу, а тот бойко защёлкал печатной машинкой. — И как долго вы его знаете?

— Неделю, может, больше, — пожал я плечами. — Он что-то натворил?

— Натворил, натворил… — покивал дознаватель и принялся закидывать меня вопроса. Как познакомились? Что делали при встречах? Что Кондратьев говорил? Как высказывался об императорской власти? Я на все отвечал довольно честно, ведь кривить душой и выгораживать Рыжика не имело смысла.

Юнец же старательно фиксировал мои ответы на бумаге. А вскоре от личности Кондратьева Гаврила Петрович перешёл к моей:

— А что же вы, Никита Алексеевич, жили не под своим именем в доходном доме?

— Я вам всё поведаю, ежели эта информация не попадёт в протокол.

— Любопытно-о, — протянул дознаватель, раскурил курительную трубку и кивнул юнцу. Мол, погоди, не пиши. — Рассказывайте.

— Дело в моей семье, точнее не совсем в моей… — я коротко поведал мужчине о хитросплетении своих отношений с Иваном Петровичем Лебедевым.

— А-а-а, так вы тот самый внебрачный сын графа Врангеля, о котором судачит весь Петроград? — удивился дознаватель и окинул меня внимательным взглядом, словно впервые увидел. — Да, что-то в вас есть от графа. Нос совершенно тот же.

После этого открытия отношение ко мне Гаврилы Петровича существенно смягчилось. Вероятно, он уважал Врангеля. Дальше дознаватель разговаривал со мной не как с возможным пособником Кондратьева, а скорее как со случайным свидетелем.

— Стало быть, в дом архиепископа Кондратьев сам напросился?

— Верно. А я не смог ему отказать. Как вы уже знаете, у меня перед ним должок имелся. Он вызвался стать моим секундантом сразу в двух дуэлях. Как тут откажешь? — развёл я руками и посмотрел на Гаврилу Петровича. А тот согласно покивал.

— Что было на приёме? Как себя вёл Кондратьев?

— Да я, ежели честно, практически сразу был с ним разлучён. Леопольд Христофорович Тихий решил представить меня архиепископу Серафиму. Мы немножко поговорили с ним, после чего я был предоставлен сам себе. Походил чуток по залу, а потом и покинул сие мероприятие.

— Выходит, что вы, как расстались с Кондратьевым сразу же по прибытии в зал, так больше и не виделись?

— Истинно так. А в чём его всё-таки обвиняют?

— Постойте,