Мое сердце уходит в пятки, а пульс учащается, когда я подхожу к нашему дому и вижу мотоцикл Анселя, припаркованный у тротуара.

Я расправляю легкие, входя в наш маленький вестибюль и подходя к лифту. Рука у меня дрожит, когда я нажимаю кнопку седьмого этажа, и я напоминаю себе, что нужно дышать. Глубже дышать. Глубокий вдох. Глубокий выдох. И снова. И по очереди.

Впервые Ансель оказывается дома раньше меня. Впервые мы оба находимся в квартире, и при этом никто из нас не валится с ног от недосыпа, не блюет и не спешит на работу. Мои щеки вспыхивают, когда я вспоминаю его шепот «Не забирай это у меня». Он сказал это сегодня утром, после того как я кончила под его рукой.

О господи.

В животе порхают бабочки, я выхожу из лифта, полная адреналина и возбуждения. Вставив ключ в замок, я делаю глубокий вдох и открываю дверь.

– Милый, я дома! – кричу я с порога и замираю в ожидании ответа.

Ансель на кухне. Он прижимает телефон к уху и говорит по-французски так быстро, что я не уверена, что кто-то вообще может понимать его там, на другом конце провода. Он явно раздражен и повторяет одну и ту же фразу все громче, раздражаясь все сильнее.

Он меня не замечает, и хотя я не понимаю ни что он говорит, ни с кем он разговаривает, я не могу отделаться от ощущения, что подслушиваю. Его раздражение почти осязаемо, оно как будто наполняет собой помещение, и я тихонько отступаю назад, кладу ключи на столик у входа и раздумываю, не спрятаться ли мне в ванной. Но в этот момент вижу, что он заметил мое отражение в зеркале в гостиной: он напрягается, глаза его расширяются. Повернувшись, он натянуто улыбается, а я поднимаю руку, слабо помахивая в знак приветствия.

– Привет, – шепчу я. – Прости.

Он машет в ответ и с извиняющейся улыбкой поднимает палец вверх, призывая меня подождать. Я киваю, думая, что он вот-вот закончит разговор, но нет. Он кивает в глубь квартиры, а затем идет и скрывается в спальне, закрыв за собой дверь.

Я могу только стоять на месте и моргать, глядя на белую дверь, закрытую перед моим носом. Голос его доносится из-за этой двери в гостиную и, кажется, стал даже громче, чем раньше.

Совершенно растерявшись, я снимаю с плеча сумку и кладу на диван.

На рабочем столе лежат продукты: пакет свежей пасты, зелень, кусок сыра. Багет, завернутый в коричневую бумагу, лежит рядом с кастрюлей, в которой закипает вода. На простом деревянном столе стоят ярко-красные тарелки, а в центре – букетик фиолетовых цветов в маленькой вазе. Так он готовил нам ужин!

Я открываю несколько ящиков в поисках винных бокалов и стараюсь не обращать внимания на слова, которые доносятся из соседней комнаты. Разговор с человеком, которого я не знаю. На языке, на котором я не говорю.

Я старательно делаю вид, что не замечаю, как в душе у меня зарождается и растет тревога. Я вспоминаю, как Ансель говорил, что его начальница недовольна, что он выходит из-под ее контроля, и невольно задумываюсь, с кем он сейчас разговаривает. Это может быть кто угодно. Например, кто-то из ребят – Финн или Оливер, или тот парень, который не смог приехать в Вегас. Хотя… стал бы он разговаривать так раздраженно с начальницей или с другом?

Я бросаю взгляд в сторону спальни, потому что дверь открывается, и подпрыгиваю, поспешно принимая как можно более занятой вид. Тянусь за пучком базилика и роюсь в ящичке в поисках ножа.

– Прости, – говорит он.

Я отмахиваюсь, и голос мой звучит, пожалуй, слегка пронзительно:

– Не переживай! Ты не обязан все мне объяснять, у тебя же была жизнь до того, как я появилась.

Он наклоняется и целует меня в каждую щеку.

Боже, как же он пахнет. И губы у него такие мягкие и нежные, что мне нужна вся моя сила воли, чтобы держать себя в руках.

– У меня действительно была жизнь, – произносит он, забирая нож из моей руки. – Так же как и у тебя. – Он улыбается, но в глазах у него нет улыбки. И ямочек нет. Я так скучаю по ним.

– Почему твоя работа так убивает в тебе радость? – спрашиваю я, страстно желая, чтобы он снова дотронулся до меня.

Со смущенной улыбкой он пожимает плечами.

– Я самый младший сотрудник в очень крупной фирме. Мы представляем огромные корпорации на очень больших процессах, поэтому я имею дело с сотнями и тысячами разных документов. Не думаю, что юристы, которые работают там лет по тридцать, еще помнят, каково это.

Я подношу маленький помидорчик к губам, прокусываю его и говорю:

– Какая дрянь, – и сую помидорчик в рот.

Он смотрит, как я жую, и медленно кивает.

– Так и есть. – Его глаза темнеют, и он моргает один раз, а потом еще, сильнее, словно пробуждаясь ото сна и только сейчас поняв, что это я стою перед ним. – Как прошел твой день?

– Я чувствую себя виноватой, потому что только развлекаюсь, а ты вкалываешь в офисе целый день, – признаюсь я.

Он опускает нож и поворачивается ко мне.

– Так ты… останешься?

– А ты хочешь, чтобы я осталась? – спрашиваю я низким от волнения голосом и чувствую, как в горле встает ком.

– Конечно, я хочу, чтобы ты осталась, – твердо отвечает он, ослабляя узел галстука, снимая его через голову и бросая на дальний конец стола. – В отпуске легко притворяться, что реальной жизни не существует. Я не рассчитывал, что моя работа будет настолько мешать мне. А может быть, я просто думал, что ты мудрее меня и менее импульсивна.

– Клянусь, со мной все хорошо. Париж вовсе не так уж плох. – Я одариваю его сияющей улыбкой.

– Проблема в том, что я хотел бы быть с тобой, пока ты здесь. Получать удовольствие от тебя.

– Разумеется, от моего искрометного чувства юмора и острого ума, не так ли? – спрашиваю я с насмешливой улыбкой и тянусь за базиликом.

– Нет, меня вообще не интересует твой ум. Я имею в виду твои сиськи. На самом деле меня интересуют только сиськи.

Я смеюсь, чувствуя, как облегчение растекается по моим венам. Вот это – он.

– Кто вообще дал тебе диплом юриста, а, болван?

– Ну, это обошлось довольно дорого, но мой отец влиятельный человек.

Я снова смеюсь, и он делает шаг ко мне, но как только он приближается, сразу возникает неловкость, потому что я тоже тянусь к нему и наши руки встречаются посередине пути. Мы хором извиняемся и остаемся на своих местах, глядя друг на друга.

– Ты… можешь трогать меня, – говорю я, как будто он спрашивал.

– Почему ты не берешь деньги, которые я оставляю тебе на столике?

Я отвечаю не сразу и шепотом:

– Я… от них идет такая энергетика… я чувствую себя проституткой.

Ансель подается ко мне, смеясь вместе со мной: