Она увидела себя в зеркале — боже. Лицо белое как алебастр, глаза огромны и черны, точно она перепила белладонны. На виске пульсировала крупная вена, словно под кожу закопался червяк. Как будто в катастрофе побывала.

Она услышала, как настойчиво звонит внизу телефон, а когда неохотно сползла по лестнице, Патрик уже был в прихожей — бежал к двери, натягивая походную куртку.

— Поезд сошел с рельсов, — сказал он Луизе. — Много жертв. — И бодро прибавил: — Свистать всех наверх. Ты идешь?

Реджи Дич, маленькая, как мышка, тихая, как домишко, где никто не живет. Она рассеянно гладила Банджо по макушке. На коленях лежал раскрытый Гомер, но Реджи смотрела «Улицу Коронации».[82]Она почти опустошила коробку старых фиалковых конфет, найденную в глубинах шкафчика на кухне у мисс Макдональд (в шторм любой порт — подмога). Реджи глянула на часы — мисс Макдональд скоро вернется.

Она услышала, как надвигается поезд: сначала рев почти не различишь за ветром, а потом все громче и громче. Не обычный рокот, а ужасные раскаты волной катились к дому. Реджи вскочила: еще секунда — и поезд прямо в дом ворвется. И тут раздался пронзительный скрежет, точно великанская рука процарапала по великанской школьной доске великанскими ногтями, а потом оглушительный грохот, точно громом шарахнуло. Здравствуй, конец света.

А потом — тишина. Шипел газовый камин, Банджо храпел и ворчал, дождь поливал окно гостиной. Заиграла музыкальная тема «Улицы Коронации», побежали титры. Реджи — в руке книжка, во рту недоеденная фиалковая шоколадка — стояла посреди комнаты, готовая уносить ноги. Какой-то миг казалось, будто ничего и не было.

А потом загомонили голоса, захлопали двери — соседи повыскакивали на улицу. Реджи открыла дверь, высунула голову под ветер и дождь.

— Поезд перевернулся, — сообщил ей кто-то. — Вон прямо там.

Реджи сняла трубку в прихожей, набрала 999. Доктор Траппер говорила, если какое несчастье, все предполагают, что позвонит кто-нибудь другой. Реджи не такая — она не будет предполагать.

— Скоро вернусь, — сказала она Банджо, влезая в куртку.

Схватила большой фонарик, что лежал у мисс Макдональд возле щитка с предохранителями у двери, сунула ключи в карман, захлопнула за собой дверь и побежала под дождь. Сегодня свет не закончится. Если это зависит от Реджи.

То-то будет расчудесно,[83]Реджи!

Тоннель оказался не черным, а белым. И не то чтобы тоннель — так, коридор. Свет очень яркий. И сиденья, белые пластмассовые скамьи, выраставшие из стены. Он сидел на скамье — вроде бы ждал. В каком-то фантастическом кино была похожая сцена. Вот-вот появятся сестра или брат, позовут за собой к свету. Джексон знал, что это отказывает височная доля или мозгу не хватает кислорода — организм отключается. А может, избыток кетамина, где-то он об этом читал — в «Нэшнл географик», вероятно. И все равно удивительно, когда приключается такое. Казалось бы, клише или сон, надо ж понимать — но нет, не понимаешь. Ему было легко — он и не припомнит, чтобы при жизни переживал такую легкость. От него больше ничего не зависит — ну и плевать. Интересно, что будет дальше.

И тотчас рядом на скамье появилась сестра. Коснулась его руки, улыбнулась ему. Оба ни слова не сказали — тут ничего не скажешь, тут можно сказать все. Словами не передать его чувств, даже будь он способен разговаривать, а он к тому же не способен.

Накрыла эйфория. В жизни такого не случалось, даже в счастливейшие дни — когда был влюблен, когда родилась Марли, — любой проблеск чистой неограненной радости затуманивала тревога. Никогда он не плыл, освободившись от мирских забот. Джексон надеялся, что это продлится вечно.

Сестра придвинула к нему лицо — он думал, она поцелует его в губы, но она дохнула ему в рот. От сестры всегда пахло фиалками — она душилась одеколоном «Апрельская фиалка» и обожала фиалковые конфеты (Джексона тошнило от одного их вида), — неудивительно, что и дыхание у нее фиалковое. Он словно Духа Святого вдохнул. Но потом его потащило из тоннеля, прочь от Нив, и пришлось сопротивляться. Она встала и пошла прочь. Он выдохнул Духа Святого и захлопнул рот, чтобы Дух не пробрался назад. Потом Джексон встал и пошел за сестрой.

Что-то ускользнуло, что-то прервалось в пространственно-временном континууме. Что-то садануло в грудь. Он больше не в белом коридоре. Он в Стране боли. А потом опа! — и опять белый коридор, сестра идет впереди, оглядывается через плечо, манит. Он хотел сказать ей, мол, все нормально, он идет, но по-прежнему не мог говорить. Больше всего на свете он хотел пойти за ней. Куда бы они ни шли, ничего лучше с ним не случалось.

Вновь что-то звездануло в грудь. Джексон разъярился. Кто это делает, кто не пускает его за сестрой?

Снова белый коридор, но Нив не видно. Ей надоело ждать? А потом все — белый коридор навсегда исчез, сменился непонятной мутью, будто черно-белый телевизор барахлит. И опять ослепительная боль, словно в череп бьют молнии.

Есть особое слово для такого состояния, но Джексон далеко не сразу отыскал его в спекшемся мозгу. «Сердце разбито» — вот как это называлось. Он шел туда, где ждали чудеса, а какой-то придурок его не пустил. Потом Джексон стал отключаться, вновь заскользил в темноту, в забвение. На сей раз никакого белого коридора — лишь безбрежная ночь.

Как уехала? Уехала? Куда уехала? Зачем? У нее заболела пожилая тетя, сказал он. Она ни словом не упоминала ни о какой тете, не говоря уж о тете, которая рискует заболеть.

— Тетя заболела только что, — нетерпеливо сказал мистер Траппер, будто Реджи — комар назойливый, будто это она позвонила ему в полседьмого утра, ощупью выбравшись из сонного тумана, не в состоянии понять, почему в трубке мистер Траппер, почему он говорит: «Сегодня можешь не приходить».

Сначала Реджи подумала, что это из-за катастрофы, а потом — хуже, — что с доктором Траппер или деткой что-то случилось, а потом — вообще кошмар, — что доктор Траппер и детка как-то пострадали в этой самой катастрофе. Но нет, он позвонил в такой небожеский час, чтобы поведать о больной тете.

— Какая тетя? — растерялась Реджи. — Она не говорила про тетю.

— Ну, вряд ли Джо прямо все тебе и рассказывает, — ответил мистер Траппер.

— Так с ними все хорошо? С доктором Траппер и с деткой? Они здоровы?

— Ну конечно, — сказал мистер Траппер. — С чего им болеть?