Первой я вкусил женщину. Оседлав своего партнера, лежащего на широком заднем сиденье, она с такой яростью наседала на него собой, схватившись руками за подголовник, задрав юбку до пояса, с висящими на костлявых лодыжках трусиками и подняв голову к потолку, будто в мольбе, что, когда я вытащил ее через открытую дверь, на ее лице было скорее раздражение, чем страх, так, будто я прервал ее посреди важного размышления. Это, конечно же, не продлилось долго, не больше пары секунд. Интересно, что человеческое тело, освобожденное от головы, по сути, есть сосуд с кровью с естественно присущей ему соломинкой. Держа обезглавленный торс прямо, я прижался ртом к хлещущему потоку наслаждения и сделал долгий мощный глоток. Я не ожидал ничего особенного. Было вполне ожидаемо, что ее рацион, типичный для маленького городка и полный всяких консервантов, придаст ее крови химический привкус. Но всё оказалось иначе. На самом деле ее вкус был восхитителен. Ее кровь была наполнена сложным букетом ароматов, будто выдержанное вино.

Еще пару хороших глотков, и я отбросил ее в сторону. К этому времени ее партнер со спущенными до лодыжек штанами, сверкающим пенисом, который быстро опадал, достаточно собрался с силами, чтобы пролезть на водительское сиденье и начать лихорадочно искать ключи от машины на связке. Кольцо было огромным, как у уборщика. Его пальцы дрожали. Он воткнул в замок один ключ, потом другой, непрестанно бормоча «О боже» и «Срань господня», почти с той же интонацией, с какой он считаные секунды назад издавал страстные звуки и грязно ругался на ухо своей партнерше.

Исключительная комедия. Честно говоря, я ею наслаждался.

И это было моей величайшей ошибкой. Если бы я убил его быстрее, не прерываясь на это представление, известный нам мир был бы совершенно иным. Как оказалось, мое ожидание позволило ему найти нужный ключ, завести мотор и воткнуть скорость прежде, чем я влетел внутрь, схватил его за голову, наклонил ее в сторону и с хрустом сдавил его шею, ломая ему дыхательное горло. Я был настолько поглощен этим животным действом и кровавой трапезой, что не осознал происходящего. Того, что он успел включить передачу.

Хорошо известно, что такие, как мы, очень не любят воду. Вода для нас смертельна. Мы тонем, как камень, у наших тел нет той плавучести, как у тел, имеющих в себе жировую ткань. Я лишь мельком помню, как оказался в карьере. Пикап медленно погружался в бездну. Сила тяжести, неизбежное утопление, вода, охватившая меня холодным коконом смерти, заливающая глаза и нос, заполняющая легкие. Маленькие ошибки приводят к великим катастрофам – неуязвимый практически во всём, я нашел себе быстрейший способ погибнуть. Пикап с мягким стуком коснулся дна, когда я выбрался из кабины и пополз по дну. Даже в том состоянии паники меня не оставило чувство юмора. Субъект Зиро, Разрушитель Мира, карабкается по дну, будто краб! Надежда была лишь на то, что я доберусь до края ямы и вылезу. Моим врагом было время, у меня был лишь воздух в моих легких, один вдох, чтобы попытаться спасти себя. Мои пальцы отчаянно вцепились в стену камня. Я полез вверх. Переставляя руки, поднимался. В глазах кружилась тьма, конец надвигался…

Вопрос о том, как я со временем осознал, что стою на четвереньках на суше, с ободранными, совершенно как у обычного человека, ладонями и коленями, изрыгая потоки рвоты, я оставляю теологам. Ибо я совершенно точно умер, тело такое помнит. Освободившись от враждебных вод карьера, я тем не менее не выдержал испытания и некоторое время возлежал на берегу среди камней, будто утопленник, но лишь для того, чтобы вновь рывком вернуться к жизни.

Дверь смерти, как оказалось, не имеет на себе надписи «Только на выход».

Изрыгнув последние остатки воды, я ухитрился встать, едва осознавая себя. Где я? Когда я? Что я есть? Я настолько потерял ориентацию в пространстве и времени, что мне казалось, что всё это мне вообще привиделось – или, напротив, привиделось всё остальное. Я выставил перед собой руку и посмотрел на нее в лунном свете. Она была человеческой во всех отношениях – рукой Тимоти Фэннинга, профессора кафедры, стипендиата Элоизы Армстронг и так далее и тому подобное. Я опустил взгляд и оглядел свое тело. Дрожащими пальцами ощупал лицо, грудь и живот, бледные ноги. Нагой, в свете луны, я исследовал всё свое тело, будто слепой, читающий брайлевский шрифт.

Будь я проклят, подумал я.

Я присел на каменном карнизе у края карьера. Потом двинулся вверх по узкой тропе и оказался среди кладбища ржавой техники, вокруг которой росли сорняки. Я не знал, который час. Хвала луне, свет нигде не горел. Вокруг царила такая разруха и запустение, будто конец света уже наступил и закончился.

Воды карьера скрыли мою вторую жертву, но следовало позаботиться о женщине. Последнее, что мне было нужно, это чтобы за мной начала охотиться полиция. Я обошел карьер и подошел к стоянке. Ее вид не пробудил во мне никакого раскаяния, лишь некую быстро прошедшую жалость, которую чувствуешь, прочтя в газете о катастрофе, случившейся где-то далеко, пережевывая второй тост поутру. Два всплеска – тело и голова, – и она отправилась в водные глубины.

Но это никак не решало проблемы нахождения обнаженного взрослого мужчины где-то в глуши. Мне были нужны одежда, укрытие и легенда. А еще в голове царило некоторое беспокойство, будто звучала неслышимая сирена понимания того, что если на рассвете я окажусь на открытом месте, ничего хорошего это мне не сулит.

Идти по шоссе было слишком рискованно, и я пошел в лес в надежде, что со временем выйду на какую-нибудь менее оживленную дорогу. Через какое-то время я вышел к возделанным полям, меж которых шла грунтовая дорога. Увидев вдали свет, я пошел на него. Небольшой полуразвалившийся дом, одноэтажный, совершенно непримечательный, практически ящик для хранения человеческих жизней. Свет, который я увидел, исходил от лампы напротив одного из двух передних окон. На подъездной дороге машин не было, можно было предположить, что внутри никого нет, а свет владелец оставил включенным до своего возвращения.

Дверь послушно открылась, передо мной была гостиная с мебелью из ДСП, украшенная безделушками в деревенском стиле и телевизором размером с видеокуб. Быстрый осмотр показал, что в доме четыре комнаты и кухня, а также подтвердил мое предположение, что дома никого нет. В ходе дальнейшего осмотра я также выяснил, что здесь живет женщина, которая ходит на курсы медсестер при университете Уичиты, сорока с лишним лет, с мягким лунообразным лицом и сединой в волосах, с которой она ничего особо не делает. Носит одежду двадцатого размера и часто фотографируется в этнических ресторанах с покрасневшим от алкоголя лицом (с гирляндой цветов на шее, бесстыдно флиртуя с музыкантами-мариачи, с горящей фондюшницей в руках). И живет одна. Я выбрал в ее гардеробе по возможности наиболее нейтральные вещи – спортивные штаны, висящие на моем среднем для мужчины теле, как на вешалке, спортивную куртку с капюшоном, такую же огромную, и сланцы. Затем я пошел в ванную.

Увиденное мною в зеркале не стало для меня большой неожиданностью. К этому моменту для меня стало очевидно, что случившееся со мной утопление вернуло мне человеческий облик не полностью, скорее поменяло его на манер смены костюма. Вирус остался во мне; моя смерть лишь изменила характер его взаимодействия с носящим его организмом. Многие атрибуты остались. Зрение, слух, обоняние сохранили свою сверхчувствительность. Хотя мне еще и предстояло подвергнуть их подобающему испытанию, мои конечности – на самом деле весь мой физический каркас, от костей до крови, – гудели, наполненные звериной силой.