их кормил, поил и одевал и на поместья ещё немного оставлял. Так, сущий пустячок: усадьбу или замок воздвигнуть можно было на тот презренный металл, коль выпадала удача на войне.

— Слушаю, пан Роман! — откликнулся тот.

— Пошли гонцов! Пора! Да к войску, к нашим, пусть заглянут сперва! А не только к этому… «царику»! — процедил он сквозь зубы с каким-то непонятным ожесточением.

Ещё из Чернигова, зимой, он посылал своих доверенных в Орёл, к царю Димитрию, на переговоры об условиях их службы у него. И вот вернулись его посланцы. И рассказали они кое-что интересное про того, кого увидели под царской шапкой в том войске, в войске Меховецкого… «К кому посылали — того и нашли!» — пробежала ухмылка по лицу Войцеха, который тоже ходил туда. За ним усмехнулись и остальные гонцы: загадочно, двусмысленно. Они так ничего и не узнали о том самозваном царе… «Ну и как он? — спросил князь Роман тогда своего поручика. — Похож на царя, на того Димитрия, или нет?» Войцех поднял вверх брови, изобразив на лице раздумье, неопределённо поводил рукой в воздухе, как будто выписывал какие-то знаки, и опустил её: «Я же, пан Роман, не видел его раньше. Из наших тоже никто не встречался с царём Димитрием до того… А вот когда мы стали допытываться, тот ли он, за кого выдаёт себя, то как он обозлился-то! Вы бы только видели! Заорал на нас: „Я с вами в карты же не играл!..“»

— Аа-а! — протянул задумчиво Рожинский и почему-то вспомнил, что уже пошла вторая неделя Великого поста, хотя никогда за этим не следил и не отличался набожностью.

«Болеют же, бедняги!» — обычно появлялась у него мысль, когда он видел толпы у костёла…

Вот так плавно текли мысли его. Ничто их не нарушало ход приятный.

«Я с вами в карты не играл!.. Не играл, не играл!» — закрутилось в голове у него, когда он подумал, что ждёт его в войске, которым сейчас заправлял Меховецкий.

Но тут впереди, из-за оголённых берёзок, что стояли по снежной кромке на белом фоне, донёсся знакомый напев гусарского рожка. Он пропел точь-в-точь так, когда отдают полковые почести, встречая гостей на славу… И вот оттуда уже скачут его гонцы, а впереди всех Войцех. Вот подлетел он к нему, осадил жеребца и козырнул.

— Пан Роман, войско вышло за стены: встречать вашу милость! Стоит вон за тем лесочком! — показал он рукой туда, откуда только что прискакал.

— И там же гетман, пан Меховецкий? — язвительные нотки скользнули в голосе у Рожинского; вопрос пустой, и так всё было ясно.

Поручик отрицательно мотнул головой:

— Его нет! Только пан Будило!

Да, его встречал пан Будило. Тышкевич вывел своих гусар. Полковник Вильковский был тоже с ними. Далеко от крепости, от города построили они полки, воздавая тем честь ему, Рожинскому. И он встал перед полками под крики: «Слава-а!.. Слава-а!..»

— Пан Роман, прошу вас ко мне, в мой стан! — пригласил Будило под конец торжества Рожинского. — Там хватит места всем твоим гусарам! Их примут как друзей! И царь непременно пригласит тебя!.. Но вот… — замялся он, надеясь, что и Рожинский будет тоже удовлетворён тем, что ему предложит царь. Хотя он и знал, что Меховецкий, не упуская свою близость к царю, нашёптывал на ухо тому о Рожинском нелестные слова.

Остаток дня у князя Романа прошёл за вином в кругу полковников и ротмистров. Утром он встал рано. Походная привычка подняла его вместе с зарёй, как на крестьянский труд. Да, ратный труд был тоже тяжким и требовал отдачи неизменно… Он умылся, почистился и перекусил, собрался на встречу с царём, рассчитывая, что тот примет его сегодня же. Но время шло, а от царя никто не появлялся. И князь Роман, разгоняя скуку, справился у Будило о полковых делах, рассказал и сам о жизни при дворе, где был как раз перед походом сюда и виделся там с королём.

— И что же Его величество? — спросил Будило о том, о чём тут в войске много говорили всякого.

Рожинский, понимая, что об этом его будут спрашивать здесь, знал, что ответить.

— Его величество негласно дал на это добро… Как вы сами понимаете, иначе и нельзя, поскольку заключено перемирие с Москвой…

В избу, где так мирно текла беседа, вошёл Войцех. Вместе с ним вошёл боярский сын. Здоровяк, как видно, обладал немалой силой и у царя служил в личной охране.

— Пан Роман, царь приглашает вашу милость к себе! — доложил Войцех.

Царский посланец же, тот здоровяк, приложил руку к шапке, эффектно и почтительно. И мягким голосом, который явно не вязался с его мощным торсом, он объявил:

— Государь и великий князь Димитрий Иванович, царь всея Руси, приглашает тебя, князь Роман Наримунтович, в свои хоромы!

— Подождите! — коротко бросил Рожинский, равнодушный ко всяким вот таким эффектам.

Он прошёл в соседнюю горницу, где слуга надел на него кафтан для выхода на важные приёмы. Подцепив к поясу клинок, он вышел назад к посланцу. А там уже стоял денщик, предупредительно держа в руках его соболью шубу, услужливо распахнул её, и князь Роман просунул руки в рукава, слегка встряхнул плечами, поправляя шубу. И так, нараспашку, не застёгиваясь, он вышел из избы во главе свиты из своих людей. Во дворе всё тоже было уже готово к выездке. Там дожидались его гусары, всё в тех же голубых плащах. Они сопровождали его охраной в поездках всюду, где их клинок был нужен, служил ему.

Войцех скомандовал: «По коням!»

Лёгкий шумок заполнил постоялый двор, и вот гусары уже верхом. И тут же сидят на конях два царских пристава.

Все выехали со двора. Впереди приставы, за ними князь Роман и Вильковский. Будило увязался с ними тоже на царский двор. Ему там тоже был назначен приём, о чём сообщил всё тот же боярский сын. Длинной цепочкой всадники двинулись по узким улочкам к крепости, Спасская башня которой, просев уже от старости, издали притягивала к себе взоры. Они поехали шагом. И только-только отъехали от постоялого двора, как навстречу им пригнал от царя другой гонец. И он, ещё не доскакав до них, замахал руками и заорал издали: «Сто-ой!.. Сто-ой!..» Подскакав же, тот гонец, закричал на него, на князя Романа: «Назад, назад! Царь только что встал и ещё моется в бане! Нельзя туда! Ну, тебе же говорят!»

Наглец выпалил всё так неожиданно и резко, что князь Роман потерял дар речи на минуту от такого оскорбления.

— Схватить