— А я думаю, он считал себя крысой, — Уиллард повторил шутку, но даже у него самого она больше не имела успеха.

Джон встал, сунул руки в карманы. И вдруг увидел блестящую монетку на дне канавы, он кинулся туда, протянул руку, но Уиллард оттолкнул его и схватил монету из-под ноги у Джона.

— Я первый увидел, — крикнул Джон. — Отдай!

— Так я тебе и отдал, — сказал Уиллард. — Пойди лучше съешь крысиного яда. Понял?

Мак с ребятами — Добродетель, Милосердие, Красота. Вот они сидят в Королевской ночлежке, а доброе их влияние, точно круги по воде от брошенного камня, расходятся по всему Консервному Ряду и дальше — до Пасифик-гроув, в Монтерей и даже за холм в долину Кармел.

— На этот раз, — сказал Мак, — мы должны сделать все, чтобы он был на вечеринке. Если его не будет, не будет и вечеринки.

— А где мы устроим праздник? — спросил Джонс.

Мак откинулся со стулом назад, так что спинка стула уперлась в стену, и обвил ногами передние ножки.

— Я сам все время об этом думаю, —сказал он, — конечно, можно было бы пригласить всех сюда, но тогда никакого сюрприза не будет. К тому же Док любит свой дом. У него там музыка.

Мак, нахмурившись, посмотрел на ребят.

— Не знаю, кто тогда сломал проигрыватель, — сказал он. — Но если кто-нибудь в этот раз дотронется до него, своими руками убью.

— По-моему, надо праздновать у него, — сказал Хьюги.

Никто никому не говорил про день рождения, как-то потихоньку узналось само собой. И никого не звали. Но собирались прийти все. У каждого в памяти двадцать седьмое октября было обведено красным. А раз день рождения, то должны быть подарки.

Взять хотя бы «Медвежий стяг». Все его обитательницы хоть один раз, да наведывались в лабораторию за советом, медицинской помощью или просто побыть в обществе мужчины, который дружит с тобой просто так. И все они видели, чем застлана его постель — старым выцветшим одеялом, на котором оставили следы лисохвост и репейник, да и сама земля; Док брал его во все свои путешествия. Если появлялись деньги, Док покупал новое оборудование. Ему в голову не приходило купить себе новое одеяло. И девочки Доры решили сшить для него шелковое лоскутное одеяло неописуемой красоты. А поскольку лоскутки были когда-то шелковыми комбинациями и вечерними платьями, то одеяло переливалось розовым, сиреневым, лимонным и светло-вишневым цветами. Девочки шили его перед полуднем и после обеда, до прихода рыбаков с сейнеров. Объединенные работой, они перестали ссориться и дуться друг на друга, что постоянно бывает в доме греха.

Ли Чонг достал из своих запасов целую гирлянду шутих длиной двадцать пять футов и большую корзину луковиц китайских лилий. По его мнению, без этих вещей не мог обойтись ни один настоящий праздник.

У Сэма Мэллоя была своя теория антикварных вещей. Он считал, что старая мебель, стекло, керамика, не представлявшие в свое время ценности, по прошествии лет приобретают ореол старины и цена их вырастает стократ сравнительно с реальной стоимостью и пользой. Он видел однажды стул, который продали за пятьсот долларов. Сэм коллекционировал части древних автомобилей и был уверен, что придет день, когда за его коллекцию ему дадут баснословные деньги и выставят ее на черном бархате в лучших музеях. Сэм долго думал о дне рождения, потом осмотрел свои сокровища, хранившиеся в большом запертом ящике позади котла. И решил подарить Доку один из самых лучших своих образцов — шатун и поршень от «чалмерса» 1916 года. Он чистил и полировал эти железки, пока они не засверкали, как старинные доспехи. Сам сделал для подарка ящик и обил его изнутри черной материей.

Мак с ребятами тоже долго обдумывали, что бы такое подарить. И вспомнили, что Док всегда нуждается в кошках, а поймать их — проблема. Мак достал свою двойную клетку. Поймали кошку, которая как раз просила кота, посадили в клетку, а клетку поставили под кипарис на самом высоком месте пустыря. Затем ребята соорудили из проволоки еще одну клетку-ловушку и поставили ее в углу своего дома. Количество котов росло каждую ночь в геометрической прогрессии. Джонс два раза в день ходил к рыбозаводам, приносил рыбьи головы, чтобы кормить пленников. Мак справедливо рассудил, что двадцать пять котов — подарок хоть куда.

— На этот раз никаких украшений, — сказал Мак. — Просто солидная доброкачественная пирушка. Но чтобы спиртное лилось рекой.

Известие о предстоящем дне рождения дошло и до Гая в Салинасскую тюрьму, он договорился с шерифом, что тот отпустит его на вечер, да еще взял взаймы два доллара на билет туда и обратно. Гай в прошлом много доброго сделал шерифу, а шериф не тот человек, кто забывает добро, тем более, что приближались выборы, а Гай обещал обеспечить ему голоса. Гай, между прочим, мог, если б захотел, очернить Салинасскую тюрьму, что было нежелательно.

Что касается Анри-художника, то он недавно вспомнил про старинные подушечки для булавок. Анри решил возродить этот вид искусства, процветавший в девяностых годах, и с восторгом увидел, что разноцветные булавки могут творить чудеса. Причем картина всегда не окончена — в любой миг можно совсем по-иному натыкать булавки. Он как раз готовил несколько подушечек для персональной выставки и вдруг услыхал о дне рождения; он тут же отставил свою работу и начал творить гигантскую подушку для Дока. Получался затейливый пикантный узор из зеленых, желтых и синих булавок. Все тона были холодные, и называлось творение «Прикембрийский завет».

Друг Анри Эрик, ученый брадобрей, собиравший первые издания авторов, у которых никогда не было ни второго издания, ни второй книги, решил подарить Доку тренажер для гребли. Он достался ему по суду, когда объявил банкротство один его клиент, которого он стриг и брил в долг три года. Машина была в отличном состоянии. Никто ею помногу не пользовался. Впрочем, тренажерами для гребли вообще не пользуются.

Заговор рос и ширился, посвященные сновали туда-сюда, обсуждали подарки, спиртное, в какой час торжество начнется, и напоминали друг другу не проговориться.

Док не помнил, когда первый раз заметил, что вокруг него плетется интрига. Когда он входил к Ли Чонгу, разговор тотчас смолкал. Сначала ему показалось, что люди почему-то дуются на него. Но тут сразу несколько человек спросили, что он делает двадцать седьмого октября. Это очень его озадачило: он брякнул тогда «двадцать седьмого» наобум и тотчас забыл об этом. Вообще-то ему было интересно услышать свой гороскоп, составленный по фальшивой дате. Но Мак больше не возвращался к этому, и дело само собой забылось.

Однажды вечером он зашел в пивную «У дороги», там было пиво, которое он любил, и они хранили его как надо, при нужной температуре. Он выпил первый стакан и уже поудобней уселся, чтобы с наслаждением тянуть второй, как вдруг ушей его коснулся любопытный разговор. Какой-то пьяный спросил у бармена:

— Ты идешь на вечеринку?

— Какую вечеринку?