— Спасибо тебе за приятный вечер, Андрей! — зло сказала Нина.

Квашнин остался на крыльце, и она наконец-то могла сказать Боброву то, что хотела. Но вместо этого она принялась на него кричать:

— Ты испортил мне праздник! Ты нарочно это сделал! А я думала, ты меня любишь!

— Я тоже так думал, — понурился Бобров.

— Я никогда тебе этого не прощу!

— И, слава богу.

— Ты… Ты… — Нина захлебнулась слезами. — Андрей, ты плохой человек! Очень плохой! А я ведь выбрала тебя из всех! Из всех, понимаешь?

— Я не могу по достоинству оценить твой подарок, — тихо сказал Бобров. — Извини, я не гожусь на эту роль.

— Ты что, трезвый?!

— Абсолютно.

— Ты просто хотел сбежать?

— Именно.

— Это нечестно, Андрей!

— А ты? — не выдержал он. — Ты честная? Сначала в туалете, теперь в саду. На твоем теле еще остались места, которых он не касался? И ты теперь хочешь предложить это тело мне?!

Нина молчала. Именно этого она и хотела. Менять что-либо было поздно. Не ложиться же в постель со Свежевским или с Миллером, лишь бы не достаться Квашнину девственницей? Оба были ей одинаково противны. То есть, Свежевский противен, а Миллер безразличен. Своих чувств к Олегу Нина вообще не понимала. Он нравился женщинам, и ей должен был нравиться, раз она женщина. Но Нина поневоле его сторонилась.

— Ребята, перестаньте, — миролюбиво сказал Гольдман. — Андрюша, поедем домой.

— А тебе, Нина, лучше вернуться на веранду и проводить Василия Дмитриевича, — с иронией сказала Бетси. — Уверена, ты сможешь его удержать даже после того, что случилось. Ты всегда знала, что надо сказать мужчине, чтобы он остался, — и она посмотрела на Боброва.

— Это правда, — кивнул он. — Нина, у тебя есть выбор, кого из нас уговорить остаться. Обоих не получится. Мы слишком разные. Я тебе уже говорил, что не буду делить тебя ни с кем. Он тоже не будет. А если ты его обманешь, тебе придется несладко. Я тебя предупредил. Так что хорошенько подумай. Ося, едем, — и Бобров полез в машину.

— До свиданья, Нина. Елизавета Григорьевна, — неожиданно Гольдман взял руку Бетси и поцеловал ее. Бобров злорадно отметил, что Нинина рука такой чести не удостоилась.

— Позвоните мне, как доедите, — сказала вспыхнувшая от удовольствия Бетси.

— Обязательно.

Такси с Бобровым и Гольдманом уехало. И за ворота тут же выплыл «Майбах» Квашнина. Сам он вышел из ворот пешком, явно ища Нину.

— Не буду вам мешать, — насмешливо сказала Бетси и ушла в темноту.

— Я недооценил провинцию, — сказал Квашнин, подойдя в Нине. — Здесь не понимают, как надо вести себя в приличном обществе. Не ценят хорошего отношения и щедрости.

— Василий Дмитриевич, извините, — виновато сказала Нина. — Андрей… Он не со зла. Он очень честный. И чувствительный. Он словно из прошлого века.

— И этим тебя привлекает? — внимательно посмотрел на нее Квашнин.

— Женщина больше всего на свете боится предательства. Андрей не способен предать.

— Но как же ты собираешься с ним жить, если будешь его предавать изо дня в день? Тебе надо определиться. Либо Чацк с его романтическими бреднями, либо Москва с ее цинизмом, — сердито сказал Квашнин. — Тебе еще многому надо учиться, девочка. В общем, так: у тебя неделя. И то лишь потому, что я вынужден здесь задержаться. Черт с вами, банкуйте, — и он полез в свой «Майбах».

Водитель, молчаливо стоявший в темноте во время разговора босса с девушкой, успел подскочить и открыть Квашнину дверцу. Василий Дмитриевич протиснулся на переднее сиденье и махнул Нине рукой: пока.

Лимузин уехал. Нина осталась одна. Над ее головой раскачивался одинокий фонарь, нещадно, скрипя. Заблеяла коза, ей вторил собачий лай. «Деревня», — в ужасе подумала Нина. «Господи, что я наделала?!»

— Ну, что, довольна? — раздался злой голос матери.

Анна Афанасьевна незаметно подошла и встала рядом. Она плакала.

— Стой! — заорал Бобров у маркета, на котором красовалась вывеска «24 часа». — А ну, шеф, притормози!

— Андрей, ты куда! — вцепился в него Гольдман.

— За коньяком!

— А не хватит тебе? — с сомнением спросил Ося.

— Я не хочу пить твои таблетки! Лучше я нажрусь коньяка! — и Бобров выскочил из машины.

— Вы бы с ним пошли, Осип Осипыч, — засопел таксист. Гольдмана в Чацке знали многие. — Наломает парень дров. Идите, я подожду.

В магазине в этот поздний час было пусто, и Бобров, словно пушечное ядро пролетел мимо полок с молочкой и мясными полуфабрикатами к спиртному. Схватив две бутылки коньяка, он ринулся к кассе.

— Я не дам тебе умереть от алкогольного отравления, — сердито сказал Гольдман и отобрал у него одну бутылку.

Бобров почувствовал, что начал сдуваться. Он заплатил за коньяк и покорно дал Гольдману отвести себя в машину. Дома он также послушно лег на диван, дал себя раздеть и с тоской посмотрел на коньяк, который Ося разлил по рюмкам:

— Расхотелось.

— Тебе лучше? — внимательно посмотрел на него Гольдман.

— Нет. Просто завтра у меня зверски будет болеть голова. А проблема останется. Я ничего не могу изменить. Понимаешь? Ни-че-го.

— Силой жениться тебя никто не заставит.

— Ты не понимаешь, что она задумала. Она хочет со мной переспать, получить некий опыт. Подготовиться, понимаешь? Одно дело кино об этом посмотреть, то же порно, а другое, когда это впервые случается с тобой. Она боится, что не сможет. Закричит, или оттолкнет. Скажет что-нибудь не то. Расплачется. А ей нужна в этот момент выдержка и спокойствие. Она должна знать, что с ней будут делать, понимаешь? Заранее знать свои ощущения. Нина, конечно, красавица, но чувственности она лишена. Иначе она давно бы осталась у меня на ночь. Но для нее половой акт — сделка.

— Тогда какая ей разница, с ним или с тобой? — внимательно посмотрел на него Гольдман.

— Ей, по крайней мере, не противно, когда я ее целую, — усмехнулся Бобров. — Она мне даже отвечает. Кто его знает? Может сдерживающий фактор только ее девственность? И там дремлет вулкан. Но со мной у него есть шансы проснуться, а с этим жирным уродом навечно застыть подо льдом. Для женщины очень важно, как это у нее было в первый раз. Ну, еще чисто детское желание напакостить. Хоть как-то отомстить. Извини, что все разложил по полочкам, та еще тема…

— Ничего, я же врач, — усмехнулся Гольдман. — Ты вот что, Андрюша. Ложись спать.

— Когда меня выпрут из банка, возьмешь к себе в отделение санитаром?

— Куда-нибудь пристрою.