нос, привела себя в порядок. Пошли, тетку успокоим – и на электричку. Как бы на последнюю не опоздать.

– Сергей Палыч, давайте, в самом деле, – торопила Оля, – а то где ночевать-то будем.

– К Любиной соседке попрошусь, – отшутился Акимов.

– Нужны вы ей больно, – задорно поддела девушка, – она таких не привечает!

Сергей лишь подбородком дернул: «Ишь ты! Егоза ядовитая!»

«О, полегчало, – с удовольствием констатировал Акимов, поспевая за Олей, которая чуть не вприпрыжку припустилась к дому. И хорошо, что не вляпалась никуда, а мало ли кто тут…»

– Ну вот что такое, а… Шли бы вы, товарищ, травить в другое место, – как мог цензурно укорил он хлыща, который, лежа брюхом на лавочке, самозабвенно исторгал во тьму сожранное и влитое.

Наспех, но душевно попрощавшись с тетей Любой, они поспешили к метро.

Стоило им скрыться за углом, пьянчуга как ни в чем не бывало поднялся и, прихватив чемодан, вошел в подъезд. Быстро, бесшумно, незаметно миновав общую кухню, по-особому постучался в дверь одной из комнат. Нежные ручки с алыми, остро отточенными ногтями не по-женски сильно ухватили за пальто, втащили внутрь, удавами обвили шею.

– Наконец-то, невыносимый человек, – прошептала женщина, жадно целуясь. – Я соскучилась, я ужасно соскучилась, до слез!

– Я ненадолго, мне ж на электричку…

– Нет! Не пущу! – заявила она, закрывая собой дверь.

– Что, до утра?

– До утра…

«Наверное, это и к лучшему. Подтвердит, случись что», – думал он, привычно расшнуровывая корсет. Он бы не признался и себе самому, что просто-напросто очень хочет поспать на нормальной кровати и чтобы не одному.

Некоторое время спустя женщина в вишневом халате, который так шел к ее глазам и медным локонам, раскрасневшаяся, томная, в непривычно хорошем настроении заявилась на общую кухню. И поставила кофе.

Кофе!

У присутствующих аж ноздри задрожали. Настоящий! Не морковка, не толченые желуди, а вот самый что ни на есть… в общем, кофе. Еще и турецкий.

А богачка, делая вид, что ничего не замечает, изящно орудовала туркой, великодушно позволяя посторонним вдыхать чудодейственный аромат. Ничего, пусть. Ей не жалко.

Когда она покинула кухню, одна из соседок заметила, что, надо полагать, гости у Лизаветы.

– Гости, – подтвердила другая, всезнающая. – Снова кудряш сероглазый к Лизке завалился.

– Стало быть, снова до утра скрип стоять будет, – хихикнула третья.

– А по мне, пусть хоть совсем кровать сломает, главное, чтобы не скандалила, – рассудила Ольгина тетя Люба, и ее единогласно поддержали.

Елизавета, интеллигентная, образованная женщина, заведующая сберкассой, что через два дома, за углом, отличалась бешеным нравом. И нередко устраивала на кухне такой тарарам, что соседкам приходилось поспешно отступать, бросая на поле боя керосинки. Да потом еще и утихомиривать с участковым.

А тут, приветливая, улыбчивая и цветущая, как пион, вернулась она в комнату, налила чашечку и подала мужчине, с наслаждением курящему на тахте.

– Сто лет не курил, – сказал он, виновато улыбаясь. – Махру не могу, а попробуй закури нормальную, скажут – шпион.

– Герочка, боже ж мой, кури на здоровье и с собой забирай, – нежно разрешила она, укладываясь рядом и прижимаясь. – Скажи на милость, зачем ты так безжалостно приглаживаешься? Такие волосы красивые.

– Это у тебя красивые, – он поцеловал как бы невзначай оголившееся плечо, – а мои как высохнут, так в разные стороны торчат, вылитый кульбаба.

Отсмеявшись, Елизавета предупредила:

– Завтра я чуть свет на работу. С утра много хлопот, да и потом народ валом повалит.

– Да, я тоже рано поеду, – он докурил, потянулся поставить на стол допитую чашечку. – Как раз мне ко второму уроку.

Женщина, прильнув к нему, играя волосами, поцеловала, обвела пальчиком отметину на его плече:

– Откуда обновка в мирное время?

– Да так, – улыбнулся он, на этот раз кривовато, – экспериментальное оружие осваивал… Да, а с чего это народ-то к тебе валит? У населения гроши завелись?

– Так реформа скоро, ты разве не слышал? Вот и тащат, у кого что есть.

– И ты туда же, Лизонька? – добродушно попенял он. – Это ж байка.

– Вот увидишь байку, – пообещала она. – По вкладам выгоднее обменивать будет, до трех тысяч на счетах – вообще один к одному.

– А на руках?

– В лучшем случае – десять к одному… так что если есть что в кубышке, неси лучше в сберкассу: и обменять будет проще, и выгоднее. То, что на руках, по бросовой цене пойдет.

Он прикрыл веки, успев скрыть острый котовий блеск, с деланым равнодушием заявил, что ему-то все трын-трава, потому что, мол, золотого запаса и ценностей у него нет.

– Помимо тебя. Иди ко мне.

* * *

В электричке Акимов, боясь перегнуть палку, предпочел оставить образовательный момент. Девчонка не дура, сама переварит и усвоит. В пользу того, что не дура, говорил тот факт, что пошла не топиться-травиться, а прямо в фабричный отдел кадров. И то, что все-таки прислушалась, поняла свою неправоту и вроде бы согласилась.

«Ну, проведена воспитательная работа среди молодежи, – с удовлетворением отметил Сергей. – Теперь бы еще второго психического отыскать, и хорошо бы живым».

Он аж похолодел от одной мысли, что может случиться.

«Не, ну Герман, конечно, мужик здравомыслящий, но кто его знает? Если на человека, да еще с контузией, напрыгнуть, да прилюдно… так, отставить. Как это Сорокин говорит: будет труп – будут и понятые, а пока эта… ох, спать охота».

После тети-Любиного чаю и разговоров, а более того – переживаний с беготней, нещадно клонило в сон. Как раз минут двадцать есть – вот и займемся…

Фронтовая привычка засыпать и просыпаться вовремя на этот раз сыграла дурную шутку, то есть не сработала абсолютно. К тому же и Ольга на нервах прикорнула – в итоге проехали одну станцию, еле поспели выскочить, и пришлось, потея и ругаясь, прыгать по шпалам минут сорок, не менее. Сходить с насыпи смысла не было никакого, снегу уже по колено.

Добравшись наконец до своей платформы, путники нос к носу столкнулись с красным и злым Пожарским.