Фиона откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

— Мелвин, я даже не знаю, что сказать. Только одно: я в долгу не останусь. — Вдруг она напряглась, и ее глаза распахнулись. — Если он будет меня искать, ничего ему не говори.

— Черт побери, Фиона! — Мелвин опустил руки. — Я уж решил, что задел нерв. Если этот жирный ублюдок заявится, я скажу ему, что ты больше здесь не работаешь.

Фиона улыбнулась.

Когда чай был допит, Элис вышла с Фионой на улицу.

— Джон сказал, что ты с ним говорила.

Лицо у Фионы вытянулось.

— Мне стыдно, что я на него сорвалась.

— Не переживай, он привычный.

— И я же не просто так. У меня была причина. Если бы ты только слышала, Элис!.. И никому нет дела. Я понимаю, твой Джон занят, но всем на все наплевать. А мне — нет! Я все равно выясню, что с ней случилось. Бедная девочка, почти ребенок. — Она задумчиво посмотрела куда-то вдаль.

— Ты о ком? — удивилась Элис.

Фиона очнулась.

— А-а, я поговорила с хозяйкой эскорт-агентства. Она кое-что вспомнила, хотя и не может точно сказать, как ее звали: Алисия или Алексия. Хозяйка заподозрила в ней наркоманку и отослала обратно на улицу, хотя той и двадцати еще не исполнилось.

— И что ты собираешься делать?

— Пока не знаю. Попробую выяснить, что с ней случилось.

— Может, это была не она?

— Просто я хочу убедиться, что с ней все в порядке.

Элис нахмурилась.

— Каким образом?

— Если она снова на улице, порасспрашиваю девиц, которые там работают.

— Проституток?

Фиона кивнула.

— Кто-то должен ее знать.

— Ты там поосторожнее. Пока этого гада не поймали…

— Я много лет жила под одной крышей с чудовищем. Я в силах о себе позаботиться, не волнуйся, — ответила Фиона, хоть в глубине души вовсе не чувствовала той уверенности, что прозвучала в ее словах.

Она осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Занавески были раздвинуты, и в комнату лился свет солнечного утра. В комнате при открытом окне было не теплее, чем на улице.

Пациент полулежал в постели, забинтованное лицо обращено к миру за окном, кончики всклокоченных волос освещены солнцем.

Глядя на него, сидящего с отрешенным видом и смотрящего в сторону, Донна Пул вспоминала их первую встречу. Это случилось больше четырех лет назад в магазине «Бутс» у стойки со средствами по уходу за волосами. Она обратила внимание на мужчину, внимательно изучавшего этикетки на бутылочках, худощавого, ростом чуть выше ее. Он казался таким беспомощным. Почувствовав на себе ее взгляд, мужчина смущенно обернулся.

Когда незнакомец застенчиво спросил у нее, какую краску лучше выбрать, Донна едва не расхохоталась. Ей представилось, что краску он покупает для старенькой мамы или другой престарелой родственницы. Объясняя, в чем разница между выставленными на полке пузырьками, она обратила внимание на выражение его лица. В нем ясно читались застенчивость и ранимость. Донна не привыкла, чтобы мужчины просили ее о помощи, и внимательно прислушивались к каждому слову. Обычно в ее отношениях с мужчинами все бывало наоборот.

Рассказывая ему, как лучше наносить краску, она наслаждалась чувством собственной значимости — с таким вниманием он слушал ее. А потом мужчина озадачил ее, осторожно поинтересовавшись, не знает ли она, как правильно приклеивать накладные ресницы.

Догадавшись, что спрашивает он для себя, а не для кого-то еще, Донна предложила заодно рассказать ему, как наращивать ногти. Он улыбнулся и согласился.

Спустя час они сидели в кафе, а с ним рядом на стуле лежала большая сумка с косметикой.

— Она только что была тут, прямо в комнате.

Пациент произнес эти слова, почти не размыкая губ, и Донна подумала, что он сейчас похож на ученика, пытающегося овладеть искусством чревовещания.

— Кто? — спросила она, входя в комнату и присаживаясь на край кровати.

— Малиновка. Я покрошил крошки на кровать. Она перелетела прямо сюда и стала клевать. Такая маленькая, такая красивая…

Она чувствовала, что под бинтами он пытается улыбаться. Плохие предчувствия, одолевавшие Донну после визита полицейского инспектора, рассеялись как дым, уступив место теплу обожания.

Она даже представить себе не могла, через какую боль он прошел. Зная, что она такого не вынесет, Донна взяла его руку в свою и ласково провела пальцем по гладкой коже.

— Я рада, что тебе уже лучше.

Пациент по-прежнему глядел в окно.

— Мне трудно говорить, есть, спать. Все причиняет боль. Но я не жалею. Я готов пройти через это, чтобы стать тем, кем я хочу.

Донна кивнула:

— Да, вот что значит цель в жизни! Знаешь, а мне для счастья достаточно вырваться из этого несчастного мотеля! Там просто все разваливается. Если нагрянет инспекция, его тут же закроют. — Она заправила за ухо прядь волос. — Тебе сегодня будут делать перевязку. Наверняка принесут еще обезболивающего.

Тут она замолчала, раздумывая, как должно прозвучать следующее предложение, и решила выбрать небрежный тон.

— Недавно в мотель приходили из полиции.

Глаза повернулись в ее сторону.

— Вопросы задавали. Кто-то слышал, как в соседней комнате душили человека. Как будто убить пытались.

Она подождала ответа — его не последовало.

— Я сказала, что ко мне никто не обращался.

Донна посмотрела на него, ища поддержки, но пациент отвернулся к окну.

Она достала из сумки несколько женских журналов и свежий выпуск местной газеты. Первая полоса была почти полностью посвящена рассуждениям о последней жертве Мясника, личность которого до сих пор установить не удалось.

— Вот, принесла тебе почитать.

На следующий день в 11.17 компьютер пискнул. Кто-то внес регистрационные данные машины Гордона Дина в полицейскую базу данных брошенных или украденных машин. Система сопоставила их с запросом и послала сообщение ему на почту.

Джон поднял руку и, щелкнув пальцами, воскликнул, обращаясь к Рику:

— Бинго! Около железнодорожной станции Пиккадилли нашелся серебристый «пассат», у которого закончился срок льготной стоянки. Зарегистрирован на нашего торгового агента.

Охранник на парковке недоуменно уставился на их удостоверения.

— Я уже собирался ее отбуксировать.

— Пока не надо. Где она?

Их провели на четвертый этаж. Джон едва не задевал головой низкий бетонный потолок.