– Жуть какая, – недовольно пробормотал Шазам, который валялся на горе подушек в центре кровати и заглядывал ей через плечо. Он зевнул, оскалив огромные зубы, и показал загнутый черный кончик розового языка. – Ну совсем же не в рифму. А там, где рифма угадывается, напрочь теряется смысл. Нескладно.

– Кто сам не умеет, тот критикует.

– Словно часы можно убить, а даже если и можно, очень сомневаюсь, что на столь примитивную расу вдруг снизойдет озарение, даровав способность понимать сложные темпоральные истины. Почему ты так хочешь остаться с трехмерными людьми? Очевидно, что один из вас в конце концов уничтожит этот мир. И скорее раньше, чем позже. Нам нужно уходить сейчас. Ты принесла мне что-нибудь поесть? – жалобно спросил он. – Что-нибудь с кровью и пульсом?

Усы задрожали от предвкушения.

– Есть энергетические батончики…

Он фыркнул.

– Совершенно ошибочное название. Они не только не дают никакой ощутимой энергии, но я уверен – выпивают мою. И на вкус они жуткие, у меня от них депрессия. – Его фиалковые глаза наполнились слезами.

– У тебя от всего депрессия. Если бы ты хотя бы иногда выбирался из постели…

– А какой смысл выбираться из постели, если ты заставляешь меня сидеть в этих грязных скучных комнатах?

– Я не заставляю. Всего лишь попросила…

– Твои «просьбы» – мои кандалы, – скорбно изрек он. – Я невидимка, совсем как в Олеане.

– Нас таких двое.

Снова сложив листок по старым сгибам, она вернула его в шкатулку, вытянулась на постели, с мечом под боком, и закрыла глаза. Она не раздевалась. Она никогда не раздевалась. Спать и без того опасно. Ей хватило нескольких сражений в обнаженном виде. Определенные преимущества найти, конечно, можно – кровь проще смывается, а враги мужского пола чаще всего здорово отвлекаются, – но она предпочитала не делать этого.

Шазам вскочил, трижды обернулся вокруг своей оси, лег и снова вскочил, ощетинившись так, что даже матрац завибрировал.

– Ты плохо пахнешь. Как хищник. Я не смогу спать, если ты провоняешь мне воздух. Кто к тебе прикасался? Почему к тебе прикасались?

– В душ не пойду, – сказала она, не открывая глаз. – Слишком устала. К тому же мы с тобой пахли и хуже.

– Ладно. Тогда никаких обнимашек.

– Я не просила тебя обниматься. Никогда не просила. Я даже не использовала это слово.

– А тебе и не нужно. Твои ожидания – прутья моей клетки.

– Я всего лишь предположила, что если я за тобой ухаживаю – вон какой пушистый стал и сияешь, как маленькое солнце, – то ты взамен мог бы меня согревать. В некоторых мирах очень холодно.

Она до сих пор часто чувствовала себя промерзшей до мозга костей.

– Тут не холодно. И ты весь день за мной не ухаживала. А это был длинный день. И я все время оставался один. Потому что ты заставила меня.

– Там ты привлечешь слишком много внимания.

– Я буду в высшем измерении.

– Пока не решишь, что можешь получить немного внимания.

– Мне нравится внимание.

– Мне нет.

– А когда-нибудь нравилось?

– Не помню.

– Ты меня стыдишься. Потому что я толстый. Вот почему ты не хочешь, чтобы они меня видели.

Она приоткрыла сонные глаза, едва-едва.

– Я тебя не стыжусь. И ты не толстый.

– Посмотри на мой живот, – со слезами в голосе сказал он, схватил себя за живот передними лапами и начал трясти.

Она улыбнулась.

– Мне нравится твой живот. Я считаю, что это совершенно чудесный живот, мягкий и круглый.

Вчера он был уверен, что у него слишком большие уши. Позавчера считал, что у него проблемы с хвостом.

– А может, ты стыдишься себя? И совершенно справедливо. Кстати, у меня мех за ушами сбился.

– Шазам, ты красивый. Я расчешу тебя завтра, – сонно ответила Джейда.

– Сегодня уже завтра.

Она вздохнула и вытянула руку. Шазам с упоением ткнулся в нее головой.

Джейда запустила пальцы в длинный мех за его ушами и начала нежно его распутывать. Непонятно, каким образом мех постоянно сбивается в колтуны, если Шазам редко слезает с кровати и большую часть времени спит.

Он развернулся мордочкой вверх, полуприкрыв глаза от удовольствия, и заурчал.

– Я вижу тебя, Йи-Йи.

Йи-Йи – так он назвал ее в тот далекий день в Олеане, когда она дала ему имя. И говорил ей эти слова четыре с половиной года – всякий раз, когда она просыпалась или засыпала. И отказывался укладываться, пока она не ответит.

– Я тоже вижу тебя, Шазам.

Некоторое время спустя они свернулись клубочком и заснули, как спали во множестве миров: голова Шазама улеглась на подушку ее волос в ложбинке между шеей и плечом, одна передняя лапа обнимала ее за руку, а одна задняя торчала вверх и подергивалась во сне.

[28]

Мы с Бэрронсом приземлились на безопасном расстоянии от огороженной черной дыры, зависшей в воздухе у подземного входа в ночной клуб «Честерс».

Джайн и его команда были заняты, Риодан отправил их окружать по периметру все до единой черные дыры Дублина. Я оглянулась через плечо и вздрогнула. Аномалии тревожили меня на клеточном уровне, даже когда чувства ши-видящей приглушены. Убивать теперь стало до безобразия просто: достаточно толкнуть в парящую черную сферу – и никаких улик. Хотя сейчас мало кто обращал внимание на убийства, не говоря уже о том, чтобы их расследовать, – все слишком заняты собственным выживанием. Бесконечная очередь посетителей, ожидающих у входа в клуб, резко отгибалась от огороженной веревками территории. Дыра нравилась им ничуть не больше, чем мне.

Бэрронс соскользнул со спины Охотника и грациозно приземлился на брусчатку. Меня не переставало поражать, как такой крупный мускулистый мужчина умудряется двигаться настолько легко, почти растворяясь в тени, без малейших усилий.