Когда стало совсем темно, я подошел к дому и устроился напротив окна Риммы. Но в эту ночь она никуда не выходила. Всю ночь она сидела у окна в своем дремотном оцепенении.

Потом наступило утро.

В семь часов приехали Ма и Ли. Ли была сонная, но счастливая. В руках у нее красовался диплом в деревянной рамке. Теперь оставалось только ждать.

Ветер дул на нас, и это было хорошо. Римма нас не услышит, а Бакс почует ее прекрасно. У нас есть преимущество. В несколько секунд, но этого хватит. Хватит. Должно хватить.

Я стоял под яблоней и слушал. Очень скоро они пойдут в угол сада, туда, где еще недавно жили кролики. Там все и должно произойти. Но не произойдет. Потому что мы с Баксом здесь. Бакс лежит по другую сторону яблони, он не понимает важности надвигающегося момента и ничуть не боится. Хотя я ему все объяснил. Лежит, делает маникюр – грызет расслоившийся коготь. А я боюсь.

И поэтому завидую Баксу. Он не знает страха, потому что он не думает о будущем. Тень от яблони медленно, по миллиметрам, ползет влево. Время ползет за ней.

Теперь я думаю, что это были самые долгие минуты в моей жизни. Это было, как пишут в книжках, «затишье перед бурей», удивительные мгновенья покоя, самое странное время в жизни любого существа. Мое восприятие мира обострилось, я до сих пор помню все в самых мелких подробностях. Примерно как тогда, когда Римма пыталась меня повесить. Вот снова струйкой бегут возле моей левой руки садовые муравьи, высоко над землей рассекает к озеру чайка, в порту свистит паром, он привез рыбаков. Вниз по улице катится на велосипеде почтальон. На молочном заводе пыхтит котел, а внизу, почти у самой подошвы холма, старушечий голос ругает какого-то Пашку... Мир прекрасен, я боюсь с ним расставаться. Бакс отрывается от своего когтя и поворачивает голову к дому. Началось.

Они вышли на улицу. Ли шагает первая, она чуть сзади. Так и должно быть.

– Так что ты хотела мне там показать? – спрашивает Ли и зевает.

– Увидишь, – отвечает она.

– Там кролики живут, я знаю, – говорит Ли. – Я, правда, давно к ним не ходила... Но они днем все равно прячутся...

– Сейчас не прячутся.

– Кролики неинтересные, – продолжает Ли. – Они все время жуют.

– Там появился новый кролик. Очень необычный кролик. Он синего цвета.

– Синий кролик? – удивляется Ли. – Он и вправду синий или крашеный?

– По-настоящему синий.

– Это хорошо. А то я спать хочу, всю ночь ехали...

Они идут по тропинке между яблонь. Я жду. До места еще не дошли. Еще шагов шестьдесят.

– Хорошо бы его поймать тогда, – говорит Ли. – А потом приручить. Надо попросить Бакса, пусть поймает. Хотя он такой сундук!

Бакс улыбается.

– А он там один или еще и крольчиха есть? – спрашивает Ли.

– Не знаю. Может, и есть.

– Можно было бы тогда их разводить, – придумывает Ли. – И расселять повсюду. И очень скоро везде жили бы только синие кролики. Это ведь здорово – синие кролики!

– Просто отлично.

Мир, даже заполненный синими кроликами, прекрасен. Двадцать шагов.

– А тебе нравится Бакс? – спрашивает Ли.

– Нет.

– Он классный! Однажды в городе на меня напал бульдог, так Бакс ему такую трепку задал! Тот визжал и даже описался.

– Я не люблю собак.

Я улыбаюсь. Бульдог стоил Баксу разодранного до ребра бока. Десять шагов.

– А каких животных ты любишь? – спрашивает Ли.

Пять.

– Я? Я люблю...

Три.

– Я люблю...

Один.

– Пошел, – сказал я Баксу.

Я еще договаривал это короткое слово, а Бакс уже несся вперед. Он двигался так резко, что ноги его сливались в одно пятно, и издали Бакс был похож на огромную черную кляксу.

Когда я пробежал метров сорок, Бакс опередил меня уже метров на тридцать. Бакс, несмотря на свои внушительные размеры, совсем не был увальнем. Он был сильным и быстрым. Гораздо сильнее и быстрее меня. Именно поэтому я и послал его первым.

Мы неслись между яблонями, быстро, как только могли. Я даже не успевал дышать, вдыхал через раз. Думать я тоже не успевал.

Когда-то в детстве я видел картинку. Поле со скошенной травой, озерко, гуси купаются. К гусям с двух сторон подкрадываются лисы. Нарисовал один мальчик. Картинка была удивительна тем, что художник увидел все это как бы с высоты птичьего полета. Белые горошины гусей и острые стрелки лис. И это придало всей сцене необыкновенную живость и какую-то даже трагичность. Когда я смотрел на нее, я ясно видел, что произойдет в следующее мгновенье: лисы рванутся, гуси заорут, ветер поднимет белые перья...

И, приближаясь к Ли и Римме, я вдруг увидел все происходящее как бы глазами того мальчика-художника. Сад, яблони, трава, на небольшой полянке гуляют две девочки. И мы с Баксом направляемся к ним. Пройдет несколько мгновений, и ветер поднимет...

Мы выскочили на лужайку.

Ли увидела нас и радостно воскликнула:

– Эй, ребята! Привет!

Бакс не снизил скорости.

– Бакс!!! – крикнула Ли. – Стоять!

Римма все поняла. Сразу. Она выдвинулась вперед и присела, губы поползли в стороны, и я увидел, как остры ее зубы. У человека таких не бывает. Ли испугалась, она успела еще крикнуть:

– Бакс! Стоять!

Бакс шел первым. Мой расчет был точен. И Бакс прыгнул. Римма инстинктивно выставила вперед руку. Бакс повис на ней и потащил Римму вправо. Римма должна была упасть, девочка не может устоять после того, как на нее обрушивается шестидесятикилограммовый пес. По всем законам физики.

Но она устояла. Она устояла на ногах. Римма развернулась, перехватила Бакса другой рукой и сломала его о колено. Его позвоночник хрустнул, как сухое печенье.

Она сделала все так, как я и рассчитывал. Она отвлеклась на Бакса и подставила мне шею. Прости меня, Бакс.

Я был уже рядом, я перехватил крепче копье, и меня было уже не остановить. Краем глаза я увидел, как в обмороке оседает на траву Ли. После чего я вогнал копье в горло Риммы.

Селедка описывала это так: «Чудовище вонзило острие в горло ребенка и едва не оторвало ему голову...»

На самом деле все было совсем по-другому.

Я воткнул копье в шею Римме, но она оказалась не мягкой и податливой, какой должна быть шея одиннадцатилетней девочки. Шея Риммы была жесткой и крепкой, как пожарный шланг. Копье с патроном в качестве наконечника вошло неглубоко, но, похоже, и этого было достаточно – Римма заревела и упала на спину. Закорючки, старательно вырезанные Лехой на пуле, сделали свое дело. Я придавил ее копьем к земле и держал.