– Таких умельцев у нас что грязи, – сплюнул он в пыль и направился дальше. Возле меня остановился, внимательно осмотрел. – Звать как? – Голос у Дзыги был какой-то шершавый. Таких не берут в оперные певцы.

– Андреем, – отозвался я.

– Зубы покажь!

Ну, не заводиться же. Сыграю роль товара, не рассыплюсь.

Я оскалил зубы – типа, смотри, дядя, если что, пасть порву.

– Мышцу напряги!

Ощупав мои бицепсы, он скептически пожевал губами.

– Хвори какие есть?

– Преждепамятная, – с удовольствием выложил я свой козырь. Дядька мне сразу не понравился, вот пусть и идет лесом. Кому нужен такой нездоровый на голову раб?

– Ниче, полечим, – усмехнулся Дзыга. – Лет сколько?

– Двадцать, – буркнул я. Как-то незаметно прошел в конце сентября мой день рождения. Тренировки, тренировки, ножи, сабли, рукопашка… Дух было не перевести, я сам только к вечеру вспомнил… да и то не факт, что свой мысленный календарь все это время вел без ошибки. Подарков, конечно, не было…

– Что делать умеешь?

– Ну… – я с неприязнью уставился в темно-серые Дзыгины глаза. – Могу копать… могу не копать… Деревья поливал, сорняки дергал…

О своих тренировках в Уголовном Приказе я решил не распространяться. Вдруг это улучшит мой товарный вид?

– Слышь, – грубый Дзыга жестом подозвал распорядителя. – Сколько за этого?

Ругались всего минут пять, сошлись на двух больших гривнах серебра. Но Дзыга не удовлетворился одним мною. Скучающе обвел взглядом остальных, зацепился на Алешке.

– Мелкому лет сколько? – спросил у распорядителя.

– Летом двенадцать минуло, – сверившись с амбарной книгой, ответил тот.

Далее процедура повторилась – осмотр зубов, ощуп мышц… Какие там могут у мальчишки мышцы быть?

– Чему обучен? – Дзыга наконец соизволил обратиться непосредственно к Алешке.

– Я… это… Я мало чего умею… – забормотал пацан. – Яблоки собираю, воду ношу с колодца…

Естественно, ему тоже не хотелось продаваться такому хамлу.

– Ладно, сойдет, – решил Дзыга и начал сговариваться с распорядителем о цене. И в этом случае торг оказался недолгим. Похоже, шишкастый и не рассчитывал много выручить за пацана.

Алешка, сообразив, что судьба его таки решилась, вдруг взвыл и. бросившись к Митяю, ухватился за него.

– Не хочу-у-у!!! – орал он, цепляясь за брата. – Не пойду-у-у!

У Митяя вздулись желваки. А ведь запросто может сейчас открутить головы и покупателю, и его сопровождающим. Видел я, как он здоровенные гвозди в бревна одним ударом обуха вгонял. Я бы над каждым таким гвоздем полчаса корячился и погнул бы в итоге.

– Что ж поделать, Алеша, – прижал его к себе Митяй. – Линия вот так вывернула… Против Равновесия-то не попрешь… Ну, иди, пусть она у тебя выровняется…

И Алешка, побледнев так, что на фоне лица все его веснушки показались едва ли не черными, тихо сошел с помоста.

3

Я взял пустое ведро и не так чтобы бегом, но и не слишком медля направился в поварню. Если Дзыга увидит кого из холопов отдыхающим, вони не оберешься. А то и чего похуже. По-моему, тут ему постукивают. Чем еще объяснить такую поразительную осведомленность о каждом?

В первый же день, едва только мы оказались в тверской усадьбе князя Лыбина, я понял, что дело пахнет керосином – пускай тут и слова такого не знают.

Все три дня, что мы добирались на телегах до Твери, с нами никто не разговаривал – ни Дзыга, ни его подручные. На стоянках кормили не сказать чтобы очень щедро, но животы от голода не сводило. А вот что про князя-боярина, что про порядки в его усадьбе – никто и не думал нас просвещать. «Там узнаете», – выдавил Дзыга в ответ на мои осторожные расспросы и более не замечал нас с Алешкой. Правда, ему и не до нас было – в Тверь он вел целый обоз, я насчитал телег двадцать. Видно, хорошо закупился в столице – тканями, маслом для свет-факелов, прочей полезной в хозяйстве утварью… ну и двумя рабами для полного комплекта.

Плечистые мужики, казалось, вообще говорить не умеют. Было такое ощущение, будто горилл одели в штаны и рубахи, накинули сверху зипуны и сунули нижние конечности в сапоги. Впрочем, для горилл они довольно неплохо управлялись с лошадьми, а когда на одной из телег треснула ось, тут же завалили подходящую сосенку и умело ее обтесали. Какой-нибудь час – и караван наш двинулся дальше.

В саму Тверь, однако же, мы так и не попали – оказалось, усадьба расположена верстах в пяти от города, близ Угорья, одной из принадлежащих нашему новому господину деревень.

Конечно, по сравнению с волковской это была настоящая усадьба. По площади, пожалуй, не меньше, чем летний лагерь «Звездочка», куда я ездил после шестого класса. Дом, хоть и двухэтажный, занимал огромную площадь. А всякие приделанные к нему постройки, соединенные крытым двором, – ничуть не меньшую. Лыбин, видно, предпочитал монументальность.

Все оказалось не просто плохо, а суперплохо. Прямо как в учебниках истории, главы про Средневековье. Настоящее, земное, а не это, аринакское.

Никаким гуманизмом здесь не пахло. Челядь была запугана, молчалива, люди старательно исполняли свою работу – и притом, показалось мне, все время чувствовали себя виноватыми. Я сколько ни пытался разговорить кого-нибудь – не получалось. То ли здешнее население подобралось такое замкнутое, то ли попросту боялись откровенничать – вдруг подслушают, донесут управляющему, а то и самому князю-боярину Авдею?

Это, как я понял, такой титул. Князь по крови, боярин по службе верховному князю, в итоге имеем такой гибрид.

Меня определили в поварню, на всякую подсобную работу. Выносить отбросы, таскать припасы с ледника, носить дрова для печей, мыть полы, до блеска надраивать огромные, диаметром чуть ли не в метр, сковородки, рубить замороженное до каменной твердости мясо – казалось, фантазия Дзыги неисчерпаема. Ну, и бабы Кати еще, старшей поварихи. Не то чтобы это все было мучительно трудно, но как-то унизительно. Для того ли я два года осваивал технологию производств пищевой промышленности, а потом два месяца – воинское дело, чтобы кончить дни свои кухонным мужиком?

Алешке, впрочем, не повезло еще больше – его взяли в господский дом прислуживать самому князю-боярину. С тех пор я и видел-то его всего несколько раз – ночевал он там, в княжеских покоях, в какой-то конурке.

За месяц мальчишка поразительно изменился. Куда делась его природная болтливость? На все мои расспросы, как ему служится, он отвечал уклончиво – мол, так, потихоньку. Князь – да, строгий. И странный. А куда денешься? Да, наказывают, так ведь за дело, надо расторопней быть… а у него никак с расторопностью не получается…

Как тут наказывают, я уже знал. На конюшне имелась специальная скамья и целая лохань вымоченных в рассоле прутьев. Когда Дзыга решал, что кто-то из холопов переполнил рюмку его терпения, то, ухмыльнувшись, говорил: «Иди-ка сам знаешь куда, там тебя поучат маленько». После этого маленького поучения человек день-два отлеживался в людской.