Борьба за главенство между «двумя половинами Господа» вошла в новую фазу. 13 марта 1077 г. три архиепископа Германии присоединились к высшей знати и низложили Генриха IV, поставив вместо него швабского герцога Рудольфа Райнфельдена, заявившего, что он готов четко придерживаться запрета на процедуры с малейшим намеком на симонию. Таким образом, аристократия сделала еще один шаг навстречу папскому престолу, но Григорий VII не сразу принял протянутую ему руку помощи. Его противник в 1080 г. предъявил требование провозгласить отлучение Рудольфа от церкви, данное высказывание имело угрожающий тон, в добавку содержало обещание низложения. Незамедлительно последовал резкий ответ: в Каноссе грешник получил отпущение своих грехов, но король остался низвергнут. Поскольку грешник упорствовал в своем заблуждении, он снова должен быть отлучен. Но совершая такой ход с политическим расчетом, Григорий допустил промах. Столь резкий поступок отвернул от него многих епископов и даже несколько кардиналов. На епископском синоде в Бриксене в июне 1080 г. они низложили Григория, а Генрих, ссылаясь на свой титул государя, назначил на пустующий престол преемников Петра архиепископа Равенны Гвиберта. К существующему антикоролю добавился антипапа. Свидетельство епископа из Оснабрюка предельно четкое: у каждой стороны ненависть взяла верх над разумом.

Генрих IV одержал достаточно побед в этой беспощадной войне. Рудольф одержал победу над имперскими войсками в битве у Вайсе-Эльстере 15 октября 1080 г., но там же его настигла смерть, и недруги, узнав, что ему отсекли правую руку, сказали, что сам Господь покарал лжеприсяжника. Королю хватило сил вскоре дойти к южной части Италии. Там он одержал победу над армией графини Матильды и с первой попытки обосновался в Риме в 1083 г.; Гвиберт стал Климентом III и сразу же короновал Генриха IV императором на праздник Пасхи в 1084 г. Григорий VII нашел пристанище в замке Св. Ангела и был освобожден нормандцами, но освободители устроили такую резню, что папа, внезапно потерявший свою популярность, был вынужден вместе с ними покинуть град. В их окружении он, вероятно, и умер 25 мая следующего года. Но и Генрих IV, даже став императором, не одержал окончательной победы над своими противниками. Беспорядок в империи достиг критической точки. В одной из хроник Аугсбурга приводится сравнение современников с персонажами комедии Платона, где каждый герой имел двойника: «два папы, два короля, два епископа, два герцога…».

Война также будоражила умы. Никогда еще удар по системе представлений не был столь жестоким. Григорий VII сам высказал суть своих убеждений в двух письмах епископу Меца Германну. Он имел огромное преимущество перед императором — возможность рассчитывать на влияние многих церковных писателей, которые повторяли его тезисы, развивали их и распространяли. Перечислим некоторых из них: Бернольд Констанцский, который всего лишь повторил идеи, высказанные папой; Бонизон из Сутри, который в книге Liber ad amicum, впадал в крайности, доходившие до бестактности; Гебхард, архиепископ Зальцбургский, подчеркивающий важность процедуры отлучения от церкви; Манегольд фон Лаутенбах, для многих — первый защитник народной суверенности, так как полномочия короля есть не что иное, как переданная власть, которую народ может забрать, если монарх не руководствуется интересами его избранников и действует как тиран. Монастыри, принявшие сторону папы, выполняли функцию посредников и пропагандистов, в частности Райхенау, Санкт-Блазен, Шаффхаузен и Хирсау, последний выступал посредником между монашескими общинами, предвосхищавшими объединения мирян при монашеском ордене. Генрих IV также имел писателей у себя на службе. Некоторые из них довольствовались пережевыванием старых доводов в пользу священной монархии, например Бенцон Альба или Ги Ферраре, другие же, как Сигиберт из Жамблу, рассматривали спор в исторической перспективе: империя была передана от римлян к франкам, а от франков к германцам. Она являла собой необходимое единство христиан, и рано или поздно все королевства войдут в ее состав. Такова воля Господа. Папа, чья миссия носит исключительно духовный характер, должен оставить королю заботы о наказании еретиков и гонителей. Что касается Красса, то он опирался на римское право, привитое Равеннской школой, чтобы укрыть Генриха IV от любого внешнего вмешательства, имеющего целью лишить его наследства, то есть власти. Впрочем, с обеих сторон не обошлось без перегибов. Генриха IV мерзко очернили, злоупотребили признаниями его второй супруги, Евпраксии, дочери князя киевского. Сложно установить значение договоров, из которых в силу обстоятельств распространялась только малая часть. Они касались лишь духовенства, но битва мнений затрагивала уязвимые места в организации империи настолько, насколько верность Церкви императору являлась целью их соперничества.

После смерти Григория VII место на Святом престоле пустовало почти два года. Казалось, будто кончина папы повергла в оцепенение его окружение. Наступившая пустота казалась такой головокружительной, что никто не осмеливался ее заполнить. На аббата Монте-Кассино насильно надели папское одеяние, но он согласился занять престол только через 10 месяцев, в марте 1087 года, и этот просвещенный библиофил, взяв имя Виктора III, правил меньше года. Генрих III мог считать, что победа у него в кармане. Все изменилось, когда Урбан II, в миру Эд де Шатийон, по происхождению француз, бывший настоятель монастыря Клюни, возобновил борьбу с теми же идеями и рвением, что и Григорий. Ему удалось привлечь на свою сторону сына самого императора Конрада, короля римлян с 1088 г., а спустя пять лет он короновался в Милане королем Италии и содействовал образованию ломбардской лиги, объединившей богатые города этого региона. После встречи с папой он объявил себя смиренным сыном церкви и, чтобы не дать возможности отцу обуздать себя, занял переходы через Альпы в 1095 г. В то же время Урбан II прибыл во Францию и в Клермоне призвал к крестовому походу, а папский престол стал мозгом и центром предприятия, которое мобилизовало силы всего христианского мира. Напрасно Генрих IV заявлял (правда, только в 1103 г.), что он также повел бы людей в Святую землю. Теперь не император, а папа был главой христиан. Между тем в 1099 г. на смену Урбану II пришел Пасхалий II, еще один клунийский монах и убежденный приверженец григорианских тезисов.

В Германии четвертьвековые конфликты поубавили пыл воюющих сторон. Генрих IV считал, что может поднять дух, устанавливая Landfrieden, мир во всей империи, предусматривающий одинаковое наказание нарушений вне зависимости от социального статуса нарушителя. Решение было смелым, даже рискованным; оно было на руку горожанам и простым людям, которые соскучились по спокойной жизни; но такое решение не нравилось вельможам, для которых Fehde, междоусобица, всегда приносила пользу и часто обогащала. Генрих, коронованный отцом в Ахене вместо Конрада, умершего в 1101 г., почувствовал острую необходимость союза с Церковью и непопулярность отцовских новшеств, бросающих тень на них обоих. Он рассорился с императором, вступил в переговоры с папой, пообещал ему свою поддержку, не получив ни малейшей уступки, и принял в свой лагерь всех, кому надоело следовать за отлученным монархом. Не брезгуя полным предательством, Генрих-сын заключил Генриха-отца, считавшего, что сможет оправдаться перед князьями королевства, в замке Бекельхайм. В 1105 г. император вынужден был отречься от престола и передать символы власти. У него хватило сил выбраться из этой западни и сбежать, но через несколько месяцев, 7 февраля 1106 г., он умер, истощенный печалью и тридцатью годами безжалостной борьбы. Он был трагической фигурой, преданный двумя сыновьями, Конрадом в 1095 г. и Генрихом десятью годами позже, им же заключенный в темницу, униженный и умерший, пытаясь одолеть Генриха в предсмертном всплеске негодования. Иногда его представляли политическим гением, который узрел необходимость приспособить государственные структуры к социальным реалиям. Возможно, у него действительно было предчувствие необходимости осуществить эти изменения, чтобы воспользоваться возрастающей силой горожан и минестериалов. Титаническая битва, ритма которой он не мог уловить, помешала ему посмотреть на ситуацию со стороны и воплотить то, что он предчувствовал. История должна помнить о его испытаниях даже больше, чем о его неукротимой энергии, эта память позже поддерживалась антиримской позицией, особенно ярко выраженной в Германии. Можно провести параллель с Бисмарком, настойчиво утверждавшим, что для того, чтобы покончить с Kulturkampf, он «не пошел бы в Каноссу».