просто холодный, он ледяной! Не голос, а отколовшийся от материка айсберг, который дрейфует навстречу беззащитным корабликам. Даже мат не нужно использовать, собеседники там точно поняли, что дело труба.

Мы с мамой переглядываемся. Я пожимаю плечами, дескать, да-да, у меня от него мурашки. Постоянные. У него столько информации в голове, что двинуться можно. И мне это нравится. Правда.

— Нет, заберите сами. Завтра. Да, я предупрежу Бориса Игоревича. — Алекс убирает сотовый и поворачивается к нам. Произносит мягче: — Извините.

Это четвертый звонок за час, пока мы завтракаем у меня дома. Его тост уже остыл, Алекс возвращается за стол и с хрустом откусывает кусочек.

— Давайте, может, я разогрею блины? — суетится мама. Она с момента появления Алекса словно не в своей тарелке. Много нервничает.

Мама не так себе представляла Равского, ее картина мира будто немного треснула при его визите и заново не может склеиться. Хотя я предупреждала, что он не совсем стандартный миллионер.

— Всё в порядке, они не остыли. Очень вкусно, спасибо, — улыбается Алекс.

Сегодня я впервые за неделю ночевала дома. Прошлым утром каким-то неимоверным усилием воли мы с Равским сумели вылезти из постели и заняться другими делами. Он отправил меня домой паковать чемоданы, сам упахивался с кодами.

Сегодня приехал знакомиться с мамой. На полчаса раньше, в кроссовках и толстовке, но с цветами. Мама как раз заводила тесто, а я красилась. Пауза была слегка неловкой.

— Значит, вы через десять дней уже улетаете? — кротко спрашивает мама, и я чуть закатываю глаза. — Так надолго?

Вчера она устроила настоящий вынос мозга! Со скандалом, криками и слезами. Мама никогда не была истеричкой. Это я чуть что — доставайте платочки, а она всегда подходила к делу с умом и спокойствием. Поэтому я и поделилась с ней планами без какой-то задней мысли. После чего случился Армагеддон.

С мужчиной, за его счет, да еще и в Австралию! На другой конец света! Для нее это и был конец света. Настоящий. Как будто я лечу не на три месяца, а навсегда.

Мы занимались с Алексом любовью, когда он сделал смелое предложение лететь с ним.

— Я не могу от тебя оторваться, — сказал, замерев. Приподнялся на локтях, смотрел в глаза. Его член был глубоко внутри, я дрожала от ощущений. В зрачках видела свое отражение. — Ива, без шуток. Полетишь со мной?

Я была в самой уязвимой ситуации, которую только можно представить. Я любила его своим телом. Он говорил, что не может без меня.

Конечно, я согласилась. Мы закончили, зная, что не расстанемся на время его командировки. Что будем продолжать заниматься этим без перерыва.

Наши с Алексом глаза встречаются, будто током по коже ударяет, горький кофе сластит. Я тут же смотрю в тарелку, словно какая-то скромная дама позапрошлого века. Картинки в голове, как он берет меня, обрушиваются водопадом.

Эта неделя у Рафа дома была безумной! Мы практически не расставались. Я даже не думала, что так бывает: живешь без человека всю свою жизнь, а потом бац — и дышать не можешь. Вернее, можешь, наверное, но не хочется. Рядом с ним легче как будто бы.

Мы часами любили друг друга. В машине, в кровати — неважно где. Кучу времени целовались. Я сопровождала Алекса на завод и на разные встречи, он возил меня на учебу и ждал, пока сдам экзамен.

Не знаю, каким словом можно описать то, что я к нему чувствую. Просто… никто кроме мамы и тренера никогда обо мне так сильно не заботился. Никто не дарил столь сильное ощущение нужности и правильности.

А еще дело в удовольствии, которое мы чувствуем, когда оказываемся за закрытыми дверями. Интимном. Особенном. И секретном. Ведь что может быть секретнее и искреннее секса?

С Рафом в постели я испытываю столько удовольствия, что голова кружится и смотреть на него после суток порознь — практически больно. Так сильно все обострилось.

Вчера сказала маме, что не готова отпустить его на три месяца. Что другая страна — это не обязательно опасности. И что мы уже подали по электронке документы на визу.

— Мы проконсультировались с реабилитологом, он дал добро. Медкарточку переведут на английский, и Ива продолжит восстанавливаться там, пока я работаю.

— Так далеко, — беспомощно разводит руками мама.

Спорить с ним напрямую, как вчера со мной, она не отваживается. Алекс слишком безупречно себя ведет.

Я вновь утыкаюсь в тарелку, думая о том, каких усилий ему стоит просто сидеть спокойно, расслабленно, вести неспешную беседу. Эта неделя многое прояснила.

Маме в голову не приходит, как сильно он старается сейчас для нее. И да, мы хоть и жили с ним вместе, но спали по отдельности. Не потому, что не было желания. Алекс спит слишком беспокойно, выспаться рядом с ним невозможно в принципе. Поэтому каждую ночь он уходил на диван.

Смотрит на меня сейчас, слегка улыбается. Мои щеки гореть начинают так, что неудобно перед мамой.

— Я правда хочу поехать, — включаюсь в уговоры. Перевожу взгляд на Равского: — Мама думает, что я навязалась тебе.

— Я сам предложил.

— Вы слишком мало друг друга знаете. Я не уверена, правильно ли это. Не знаю, Ива, я не могу дать согласие.

— Так а что мне здесь делать остаток лета? — вспыхиваю. — Алекс улетит, Лена с Таней собираются в Эмираты, скоро открытие Игр. Они уже со мной не общаются совсем, это и понятно, им некогда. Минуты нет свободной! Тогда как у меня — вагон и три тележки!

— Ты можешь устроиться на работу, — сухо перебивает мама, не ведясь на провокацию. — Как и собиралась.

Набираю в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить защищаться, но затем осекаюсь. Она, конечно, права. Но мне так хочется… так сильно хочется полететь с ним! А не работать остаток лета официанткой в полном одиночестве.

— Ива будет работать, я найду чем ей заняться, — обещает Алекс. — По поводу безопасности не переживайте, пожалуйста. Я всё возьму на себя. Действительно, сейчас такая ситуация, что я живу на две страны, командировки длительные. И Иве, и вам нелегко. За это прошу прощения.

— Почему тогда не вести бизнес здесь? — психует мама.

— Недостаточно солнечного света, — отвечает он. — У меня там совсем никого нет, а Иве я доверяю. Она приезжала ко мне в больницу, я ценю такие поступки.

— Не знаю, ребята. Торопитесь вы.

Мама поднимается из-за стола и начинает собирать тарелки, я подскакиваю и помогаю.

Наедине мы с Алексом оказываемся только через час, наполненный молчанием и горестными вздохами.

— Она