— Хочешь, я буду присутствовать при разговоре с Ровеной?

— Я справлюсь сам, — покачал головой муж. — В конце концов, это было деловое решение. — Он встал. — Схожу на конюшню, хочу до обеда осмотреть нового пони для поло.

Графиня подставила щеку для поцелуя:

— Не опаздывай к столу, дорогой. И не стоит так волноваться из-за девочек. У них все будет хорошо. Молодость строптива, но отходчива. А о нашем деле мы так или иначе позаботимся.

Граф потрепал ее по руке и ушел, хотя чувствовалось, что проблема продолжает беспокоить его.

— Гортензия.

Камеристка выступила из тени:

— Да, миледи.

— Ты уверена, что твоя приятельница видела вчера лорда Биллингсли именно с Пруденс? Я знаю, что и Ровена ездила с ним в город после чая, они обе темноволосые и белокожие.

— Она не сомневалась, что это Пруденс, миледи, — решительно кивнула Гортензия. — Она знает обеих девушек.

Леди Саммерсет смерть как хотелось узнать личность ее подруги, но спрашивать не следовало. Гортензия приобрела немалую власть, будучи осведомленной о вещах, не известных ее господам. И если сведения верны, а усомниться в этом не было оснований, то у графини существовали другие поводы для беспокойства. Зачем, например, лорд Биллингсли катал по городу горничную? Быть может, он не знал, с кем имеет дело? Но как же ему не знать — ведь на ней была форма?

Гортензия помогла хозяйке одеться, и леди Саммерсет отметила, что драгоценности действительно хорошо смотрятся на фоне парчи. Но стоило графине присесть за туалетный столик, чтобы Гортензия уложила ей волосы, как мысли ее вернулись к неразрешенному вопросу. Настало время сделать нечто большее, чем отравить Пруденс жизнь.

— Думаю, тебе пора подружиться с девчонкой. Войди к ней в доверие. Как говорится, держи друзей под рукой, но врагов — еще ближе. — Леди Саммерсет глянула в зеркало, и Гортензия одобряюще улыбнулась. — Прежде чем придумать, как от нее избавиться, придется выяснить, что она собой представляет и чего хочет. Как у нас с прислугой, ее недолюбливают?

Камеристка ловко намотала на палец тонкую прядь и закрутила, заколола шпилькой и перешла к следующей.

— Да, миледи. Ее манеры слишком изысканны для служанки, и остальные чувствуют разницу.

Конечно, как не быть разнице. Кровь не обманет. Но ее мать, опять же, была никем. Никогда не угадаешь, чья сторона возьмет верх.

— Скажи, что ей разрешено носить свою одежду. Прислуга возненавидит ее еще сильнее. И распускай слухи, но так, чтобы никто не связал их с тобой. Нам ни к чему, чтобы миссис Харпер начала вынюхивать.

— Что же мне сказать? — вопросительно приподняла бровь Гортензия.

— Откуда я знаю? — Леди Саммерсет повела плечом, вдруг придя в раздражение. — Уверена, что ты придумаешь не хуже меня. Напряги воображение.

Лицо камеристки застыло, она молча заканчивала прическу. Леди Саммерсет с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. Право слово, слишком обидчива. Графиня вздохнула:

— На этой неделе прибудут новые лайковые перчатки от Перрин.[16]Если хочешь, возьми себе пару от прошлого сезона.

Она пристально наблюдала за камеристкой. Темные глаза Гортензии и острые черты ее лица осветились радостью.

— Благодарю вас, миледи!

Леди Саммерсет знала, что камеристка отложит перчатки к прочим подаркам до следующей поездки в Лондон, где сдаст их в лавку подержанных вещей. Денег с таких продаж хватало на несколько шикарных нарядов от французского модельера-экспатрианта. Гортензия никогда не показывалась на людях в обносках леди Саммерсет. О, только не это. Графине приходилось признать скрепя сердце, что она уважает свою камеристку.

— Спасибо, Гортензия. Пока все. Сообщай мне о том, как продвигается наше маленькое дельце.

В сумрачном, похожем на тоннель коридоре было тихо. Большую часть газовых рожков притушили, поэтому выросли тени — длинные и призрачные. Виктория ждала, едва осмеливаясь вздохнуть и прислушиваясь к любому шороху. По телу пробежала сладкая дрожь. Она еще ни разу так не переживала после приезда в Саммерсет.

Убедившись, что все спокойно, Виктория проскользнула обратно в свою комнату и подхватила чехол с пишущей машинкой. Для равновесия ей пришлось изогнуться в другую сторону. И почему эти штуковины такие тяжелые? Свободной рукой Виктория придерживала на плече большой кожаный ранец. В нем лежали учебник по стенографии, конспекты уроков мисс Фистер, несколько выпусков «Ежеквартального ботанического вестника», бумага и запасные свечи. Виктория пожалела, что на ней были только ночная сорочка и пеньюар, но она не хотела возбудить подозрения Пруденс, когда та помогала ей переодеться ко сну. Придется растопить камин, когда она окажется на месте.

Виктория на цыпочках прошла мимо парадных апартаментов. Если ее не заметят здесь, то дело в шляпе, если только она не налетит на ночного сторожа. Она не знала даже, была ли такая должность в особняке, но здравый смысл подсказывал, что да.

Целую неделю она исследовала южное крыло и наконец нашла подходящее помещение. Этой частью здания не пользовались уже несколько поколений. Саммерсет насчитывал около сотни комнат, но жилыми было не более тридцати. Еще двадцать содержались в порядке на случай крупных торжеств, за остальными же следили кое-как и посещали редко, с единственной целью проверить, не течет ли крыша, не завелся ли грибок и целы ли оконные стекла. Туда не заглядывали даже слуги, и это полностью устраивало Викторию. В детстве они часто играли в пыльных покоях в прятки, пока однажды Колин не споткнулся на шаткой ступеньке и не сломал руку, но Виктория хорошо помнила планировку крыла.

Она бесшумно отворила дверь на черную лестницу и замерла. Снизу доносились тихие голоса, а временами приглушенный смех. Они вообще спят? В сердце кольнуло, и Виктория подумала, что, может быть, Пруденс тоже сидит там и смеется с той девочкой, Сюзи, о которой постоянно твердила. В ней пробудилась ревность: возможно, Сюзи полностью вытеснила из сердца Пруденс ее саму.

Вместо того чтобы спуститься, Виктория поднялась на пролет и вышла на площадку с другой стороны лестницы. Здесь жили мужчины, подальше от девушек в другом крыле. Коридор скудно освещали газовые рожки, но там, куда она направлялась, царил полный мрак. Виктория захватила спички, и все-таки у нее сосало под ложечкой от перспективы торчать в одиночестве на темной стороне особняка. Она даже пожалела, что маленькой девочкой в фартучке и с косичками слушала россказни Колина о привидениях. Вдобавок сейчас она шла по коридору, который называли галереей со статуями. По обе стороны на расстоянии нескольких футов одна от другой зияли ниши, где высились жуткие изваяния, и в лунном свете даже добрейший Франциск Ассизский казался бледным и призрачным.