954 СП к 1.00 на прежнем рубеже.

Артиллерия дивизии на огневых позициях в р-нах: зап. ПУПОВКА, с.-з. ЛОСИНКИ, в течение дня вела огонь по сосредоточению пехоты пр-ка КУВШИНОВО; разрушен один блиндаж, дивизия получила 224 человек пополнения.

3. 5 Гв. СД с двумя KB, 5 средними танками, 508 ГАП, 2/564 АП РГК, к 2.00 занимали следующее положение:

630 СП — 1,6 км сев.-вост. ПИТОМНИК;

586 СП — во втором эшелоне, 2 км вост. ПУПОВКА;

765 СП — в третьем эшелоне в лесу 2,5 км ю.-в. ЛОСИНКИ.

Артиллерия дивизии на огневых позициях в р-нах: ПОЛЯНА, южн. ПОПОВКА, ЛОСИНКА; огня не вела.

Дивизия получила пополнение в количестве 1772 человека.

4. 133 СД с 10 танками, 511 ГАП, 1/1 Гв. АП, батареей PC, батареей 304 АП ПТО к 2.00 занимала положение: 521 СП — лес 1,3 км сев.-зап. КУВШИНОВО, имея задачей с утра 23.2.42 г. прорвать оборону пр-ка на рубеже дороги 1—1,5 км зап. КУВШИНОВО, в дальнейшем с частью сил 681 СП наступать в обход МОКРОВО с сев.-зап.

681 СП во втором эшелоне в лесу сев.-зап. Пос. пл., имея задачей прикрыть левый фланг ударной группы Армии со стороны КУВШИНОВО, БОДБОРЬЕ, частью сил наступает совместно с 521 СП.

418 СП — в прежнем районе на доукомплектовании.

Артиллерия дивизии на огневых позициях в р-нах: вост. ЛОСИНКИ, МАЛИНОВКА, зап. ДЕНИСОВО. В течение дня огня не вела.

Дивизия получила пополнение в количестве 746 человек.

5. 34 СБр, 238 и 217 СД с прежними частями усиления; положение частей по сравнению с оперсводкой № 105 — без изменения.

Артиллерия дивизии вела огонь по скоплению пр-ка в р-нах УСТИНОВКА, САВОНИНО, ПРЕЧИСТОЕ.

Уничтожено до взвода пехоты; подавлено 4 мин. батареи, 1 ст. пулемет; разрушено 3 блиндажа.

Части получили пополнение. 34 СБр — 218; 238 СД — 353; 217 СД — 234 человека.

Пр-к активности не проявлял.

6. Соседи: справа 53 СД — положение частей без изменения; слева 154 СД — удерживает рубеж АСТАПОВА СЛОБОДА... (Далее неразборчиво. — С. М.)

7. Связь: с дивизиями — телефон, радио, СТ-35. Со штабом фронта — радио, БОДО.

8. Погода: облачность до 6 баллов, местами туман, температура ночью 16, днем 7—15 градусов холода.

Зам. начальника штаба 49 Армии

полковник ПАСТУШИХИН.

Зам. военкома штаба Армии

бат. комиссар КУЗНЕЦОВ.

Зам. начальника оперативного отдела Штарма

подполковник БЕЛЯЕВ.

Верно: начальник секретной части опер. отд. Штарма техник-интендант 1-го ранга ИВАНОВ».

— К 23 февраля, как раз на праздник, присвоили Ивану ефрейтора. Приказом по полку провели. Как положено. Прикрепил он «секелек» в петлицу и смотрит на меня, щурится, как кот после сметаны. «Что смотришь, — говорю ему, — надо отметить, а то дальше не пойдешь и до генерала к концу войны не дослужишься».

Причина серьезная. И не одна. Праздник — это первая. Вторая — Иванов «секелек». Стали думать: где взять? Старшина только кулак показал. Пошел, мол, кобыле в трешшину... Нам, отделению, во второй половине ночи на пост идти. Из артполка два дня назад на санях привезли легкую противотанковую пушчонку — тридцатисемимиллиметровку. Трофейную. В артмастерских ее немного переделали, отремонтировали откатник, сняли колеса, приладили к санным полозам, и получилась не пушка, а черт-те знает что. Но расчет у этой трофейной пушчонки был бедовый. Наводчик такой, что раз на спор в немецкий дот прямо в амбразуру снаряд запустил. Они из него потом несколько дней не стреляли, пока не отремонтировали. И вот нас, пехоту, посылали в охранение, позицию их охранять.

Потолкались мы по траншее, нигде ни у кого нет. Все чай пьют. До заступления в караул еще часа четыре времени. Смотрим, наводчик наш идет. Тоже ищет. Увидел Ивановы петлицы и говорит: «О, пехота, с тебя причитается!» Стали думать втроем. И наводчик вдруг говорит: «Выпивка, ребята, есть. И она рядом. Двести метров — и хоть залейся». — И кивнул через бруствер.

Куда ж ты, думаю, кума лихая, нас толкаешь? И говорит: «А я, ребята, тоже с вами пойду. Только об этом — никому. И гранат надо побольше взять». Вот что он нам сказал.

Было у нас на нашем участке место такое — овраг, и зарос тот овраг кустарником да ольхами. Не продерешься. Овраг был заминирован. Как положено. И с нашей стороны, и с немецкой. А днем нам уже приказ зачитали: утром 24 февраля — наступаем. Правда, наша бригада оставалась на своих рубежах. Прорыв намечался в другом месте. На Юхнов. Юхнов хотели взять. А наша бригада должна была делать вид, что наступает. Называлось это — сковывать противника по всему фронту активными действиями. Чтобы немцы не сняли с нашего участка резервы и не перебросили их туда, где наши решили прорывать фронт.

И вот собрались мы и полезли в тот овраг. Недалеко наш пулеметный расчет. Слышим, разговаривают: «Да это наши саперы полезли разграждение делать». Ладно, сошло. А то могли бы и шум поднять. Мало ли кто на нейтральную полосу полез? Может, к немцам сдаваться подались...

Свои мины мы стороной обползаем, знали, как наши саперы их ставили. А вот немецкие... Ползли по тому оврагу и тряслись от страха. Я наводчику: «Может, назад вернемся?» Тот: «Ты что, тут теперь совсем рядом!» И слушать не хочет. Иван, гляжу, тоже молчит. Всем выпить хочется.

Подползли. Уже, слышим, немцы бормочут, тоже небось табачок делят. Выползли мы в соснячок и стали место выбирать. А у них перед деревней насыпан снежный вал. Когда ракета вверх пошла, заметили мы, что они за тем валом копошатся. Лезть туда бесполезно: захватят самих. Недалеко тропинка протоптана. Провод на сосенках висит. Потрогали мы его, резать не стали. Связисты с выпивкой «по нитке» не ходят. Куда бы могла вести эта «нитка»? И тут Иван вспомнил, что, когда мы несколько дней назад наступали, справа фланкирующим огнем нас все время, прижимал к земле пулемет. Откуда он бил, мы тогда не поняли. Наблюдатели наши тоже ничего толком не разглядели.

Пошли мы по той тропинке. А наводчик — надо ж, какой находчивый малый попался! — нет чтобы тихо идти, но нарочно идет и по-немецки бормочет. Видать, в школе хорошо учился, кое-что по-ихнему знал. Эх, думаю, погубишь ты нас, ухарь ростовский. Из Ростова родом был. Одесса-мама, Ростов-папа... Слышим, впереди снег — хруп-хруп... Стоит на стежке немец. Винтовка на руке. Штык так и поблескивает. Что-то спросил. Наш ростовский ему: «Я, я...» И — сов ему штык в горло. Ловко так. Штык-нож от СВТ у него в валенке за голенищем был спрятан. «Я, — говорит, — ребята, до войны два года отсидел за фулюганство, мне, мол, все нипочем, и человека зарезать все равно что муху на стекле задавить...» Ну и ну, думаю, связались с уголовником, такой мародер нас живыми назад не приведет. И тут мне наша холодная траншея такой родной и уютной представилась, что так бы туда и побежал. Вытер он руки в снегу, штык почистил и толкнул меня: мол, обыщи. А у меня руки ходуном ходят, внутри все холодцом взялось, колышется. Ничего с собой поделать не могу, руки не слушаются. Иван нагнулся, перевернул немца, снял с него ремни, в карманах пошарпал. Все, что было, в «сидор» сложил. Немца снегом присыпали.