Когда Сан съехала из своей одинокой комнатки и перевезла свой единственный чемодан на машине Бигадора в его квартиру, у нее было такое чувство, будто она — самая счастливая женщина на свете. Был прекрасный день. Прохожие легко шагали и казались беззаботными. Наверное, всех их дома ждал любовник с ослепительной кожей, супруг с глазами, горящими от желания. Над мостом и в устье реки кричали суетливые чайки. Свет отражался от их крыльев и оставлял легкий перламутровый отблеск, который мгновенно рассеивался. Они проехали мимо цветущей акации. Легкий порыв ветерка сорвал несколько лепестков, которые залетели в окно машины и упали ей на платье. Сан рассмеялась: африканские цветы благословляют ее тело. Она носила под сердцем ребенка от мужчины, которого любила. Разве можно было еще чего-то просить от жизни? Она взяла его руку, силой оторвала ее от руля и целовала много раз, пока Бигадор, наконец, не вырвался и сосредоточился снова на вождении:

— Не будь назойливой, — сказал он ей, — мы из-за тебя можем врезаться.

Кошмар повторялся снова и снова. Он плыл посреди океана. Вода была зеленой и прозрачной, но она знала, что под этим мнимым спокойствием были сотни метров мрака и ужаса. Он плыл, плескался, улыбался и поворачивался. Но вдруг что-то происходило. Его лицо менялось. Ему было страшно. Он становился слабым, как ребенок. Сан знала, что он в опасности. Тогда она протягивала ему откуда-то руку, чтобы поддержать его. Он, тем не менее, ее отвергал. Как будто не хотел, чтобы она ему помогала. Как будто предпочитал утонуть, дать темным водам поглотить себя до того, как она его удержит.

Сан просыпалась посреди ночи в холодном поту. Окно было открыто, но не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Она не обнимала Бигадора, чтобы не мешать ему: он тяжело засыпал и сердился, если что-то его будило. Поэтому Сан обычно вставала и шла посидеть в гостиной, пока не успокаивалась. Она знала, что этот сон что-то значит. Ховита много раз говорила ей, что образы, которые приходят к нам во сне, являются знаками из потустороннего мира, предупреждениями духов, и что надо научиться их расшифровывать. Но это было не так просто. Язык мертвых был запутанным и зачастую абсурдным. Если интерпретировать логически, кошмар указывал на то, что с ее мужчиной произойдет что-то плохое. Тем не менее, Сан была уверена, что это неподходящее объяснение. Ей казалось, что сон был больше связан с тем, как он обращался с ней последнее время.

Что-то с ним было не так с тех пор, как Сан поселилась у него. Было нечто вроде плохого настроения, витавшего в комнатах, молчание, хмурые гримасы и время от времени разговор на повышенных тонах. Хлопанье дверью и иногда, когда его любимая футбольная команда проигрывала, удары кулаком по столу, застававшие Сан врасплох. Он уже не целовал ее с удовольствием, когда приходил или уходил, как было до того, как они стали жить вместе, когда, увидев ее, он брал Сан за талию, поднимал на руках и сильно прижимал. Ему как будто больше не нравилось быть с ней. Теперь он часто возвращался поздно, выпив несколько кружек пива со своими друзьями, и, зайдя домой, спрашивал у нее только, что на ужин, как будто ему было все равно, что с ней могло произойти. Потом он ужинал, смотря телевизор, и порой не говорил ей ни слова. Как будто она мешала ему, как будто ее присутствие там нарушало его личное пространство, и он не знал другого способа сказать ей об этом, кроме как через презрительное отношение.

Один из вечеров был очень неприятным. У Сан целый день болела голова. Боль с каждым часом все усиливалась.

Она даже чувствовала острое покалывание в правом виске, и ее глаза слезились. Но Сан не решилась принять лекарство из-за ребенка. Придя домой, она намочила платок уксусом и положила на лоб. Потом легла на диван и смотрела, как постепенно темнеет за окном, отчего ей вроде бы становилось легче. В конце концов, она закрыла глаза и задремала. Было около одиннадцати, когда она услышала, как открывается дверь. Бигадор закрыл ее со всей силы, хлопнув так, что у Сан отдалось в голове, и почти сразу включил везде свет. Позже, когда уже все закончилось, Сан поняла, что все окна в квартире были открыты. Соседи точно слышали резкие крики мужчины.

— Что здесь происходит?.. — заорал он. — Почему все везде выключено?..

Она села на диван, ошеломленная:

— У меня болит голова…

— Голова болит?.. Потерпишь! Я не хочу приходить домой, и чтобы здесь было все так, будто кто-то умер!

— Но Бигадор…

— Чтобы это было в последний раз! И не надо мне подавать ужин! У меня аппетит пропал!

Он ушел спать, не сказав больше ни слова. Через две минуты он уже спал. Сан слышала его дыхание, лежа на диване. Она осталась там на всю ночь, бодрствуя почти до самого рассвета. Поначалу она не могла понять, что произошло. Как будто он вдруг стал другим человеком, кем-то, кого она не знала, мужчиной, которого не любила, неприятным и раздражительным. Но ей не хотелось грустить из-за этого или сердиться на него в ответ. Единственное, что она хотела знать, — почему с ним это происходит. В чем причина его недовольства и ярости, этого внезапного отвращения к ней, как будто в нем росла неожиданная ненависть, которая постепенно разрушала нежность. Сан хотела понять, что происходит у него в голове. Скорее всего, ему мешало ее присутствие в пространстве, которое долгое время было только его. И что он нервничал оттого, что скоро у него должен был родиться ребенок. Как бы то ни было, для женщины беременность — не то же самое, что для мужчины. Она чувствовала своего ребенка внутри, как он двигался и устраивался поудобнее, питался и рос благодаря ее собственному телу. Он так же естественно был частью ее, как ее руки. Он был кусочком ее, плотью от плоти, сердцем, которое билось рядом с ее сердцем, и это ощущение было светлым и полным жизни. Для него же ребенок не переставал быть чем-то чужим и странным, возможно, привидением, которое угрожало его благополучию. Конечно, он был напуган. Поэтому в ее сне он становился маленьким и беззащитным, хоть и не признавал этого. Ей нужно было набраться терпения. Нужно было показать ему, что никакой ребенок на свете не способен украсть у него даже малейшую частицу ее любви к нему.

Когда мужчина проснулся утром, Сан спала на диване, положив руки на живот, вспотевшая и в неудобном положении. Он поцеловал ее губы и веки.

— Прости меня за то, что произошло вчера вечером, — сказал он ей, как только она открыла глаза. — Не знаю, что на меня нашло. Я слишком много выпил и был не в духе. Клянусь, что это не повторится.

Сан обхватила его шею:

— Ты знаешь, как сильно я тебя люблю?

— Да, конечно знаю.

— Ничто не разлучит нас. Можешь быть уверен.

— Я знаю. Нас будет трое, и мы будем едины.

— Точно, любовь моя. И я тебя буду любить еще сильней. Если, конечно, это возможно…

В конце июня хозяин булочной спросил у Сан, когда она хочет взять отпуск. Она знала, что работодатель Бигадора давал отпуск только в августе, поэтому попросила тот же месяц. Они обсуждали возможность провести неделю в Портимане. Собирались снять квартиру, как он это делал в прошлом году. Но на этот раз ей не придется работать. Они будут отдыхать, много спать, ходить на пляж. У Сан никогда не было таких каникул. Она была взволнована и довольна и без конца представляла себе, какой будет квартира, с террасой с видом на море, где они будут завтракать по утрам, и со спальней с вентилятором на потолке, чтобы спать после обеда, вернувшись с пляжа. По ночам, вернувшись с работы, они подсчитывали предстоящие расходы. Им нельзя было много тратить из-за ребенка, поэтому Бигадор сказал ей, что им придется обедать и ужинать дома. Ее это не беспокоило. Сан сказала, самое главное, что они будут все время вместе и не придется следить за временем. И заставила его пообещать, что они снимут с себя все часы до отъезда из Лиссабона.