– Раз ты вернулся, значит Дэвид Брэгг нам больше не нужен? Ты попросишь его переехать?

Папа даже споткнулся.

– Дэвид? Он что, здесь живет?

Дальше они пошли медленнее, и Полли была скорее задумчивая, чем тихая. Она лишь сейчас заметила первые признаки того, что Дэвид Брэгг не просто их жилец. «Ладно, – подумала она, – теперь-то все обязательно будет хорошо». Она отперла дверь, и они вошли. При ярком свете Полли увидела, как папа похудел и обносился. В черных кудрях, которые мама называла папиным нимбом, проглядывало два-три седых волоска.

Мама спускалась со второго этажа. Увидев их, она застыла, словно статуя.

– Ничего себе! – проговорила она. – Ты в своем репертуаре, Редж. Пролез в дом, прикрывшись Полли! Что тебе нужно на этот раз?

– А чего ты хотела? Ты же на письма не отвечаешь, – сказал папа с непривычной мягкостью в голосе. – Айви, я ведь сказал тебе: я хочу вернуться. Может, хотя бы поговорим?

– Нет, – отрезала Айви и стала спускаться дальше, словно статуя, которая умеет ходить.

Полли почувствовала, как папа дернулся и едва не сделал шаг назад, но устоял на месте.

– Айви, что с тобой? – спросил он. – Ты от меня отгораживаешься. Так нельзя. Нам надо поговорить.

– Хорошо, – сказала Айви. – Говори, если тебе приспичило. Иди в гостиную и жди.

– Почему?

Папа и Полли покосились в сторону гостиной.

Там бубнил телевизор и виднелся розовый локоть сидевшего перед ним Дэвида.

– Потому что сначала я позвоню твоей матери и попрошу ее прийти и забрать Полли, – безжалостно отчеканила Айви. – Дочкой ты прикрываться не будешь, я этого не допущу. Иди-иди.

Папа ушел в гостиную – вид у него был решительный, однако слегка оробелый. «Да ведь папа здесь чужой», – изумилась Полли. Айви направилась к телефону и набрала бабушкин номер, а Полли услышала, как Дэвид, хихикнув, говорит папе:

– Что, малыш, атака блудных сынков?

– Вроде того, – сказал папа и сел. – Не твое собачье дело.

– А, вы все знаете? – говорила мама по телефону. – Ясно-ясно. Да, само собой, он здесь. Вот именно, я хочу, чтобы вы ее забрали. Она считает, он пуп земли, а мне этого не надо!

Она положила трубку и повернулась к Полли. На лице у Айви было незнакомое выражение, – кажется, ей было жалко Полли.

– Солнышко, не разрешай никому играть твоими чувствами, – сказала она. – В нашем мире о мягкосердечных ноги вытирают. Понимаешь, ему надо было только одно – любой ценой попасть к нам в дом.

– Угу, – уныло ответила Полли.

Прошла целая вечность, пока все сидели и ждали, а потом явилась бабушка и забрала Полли. Полли жила у бабушки до конца месяца и вернулась домой только после Рождества. Кроме того, она раздружилась с Ниной. На следующий день Нина подошла к ней в школе и заявила:

– Ты доиграешься. Нельзя никуда ходить с незнакомыми людьми.

– Я ни с кем никуда не ходила, – возразила Полли.

– А вот и ходила, – сказала Нина. – Два раза. Один раз с тем дядькой на похоронах, а второй – вчера вечером.

– Вчера был мой папа! – возмутилась Полли. Нина была потрясена:

– Не может быть! Он так изменился?

– Нет, не изменился! – выкрикнула Полли. Повернулась и зашагала прочь от Нины.

Вообще-то она кричала на Нину так же, как и на Айви, – просто в запальчивости. А перестала с ней разговаривать потому, что весь день к ней то и дело подходили и спрашивали:

– Тут Нина говорит, у тебя семья распалась, – правда, что ли?

– Распалась-распалась, ровно пополам, – зло отвечала Полли. – Вместе с домом. Теперь у нас посреди дома сад, а если подниматься в спальню в дождь, обязательно промокнешь.

Всю дорогу к бабушке она едва сдерживала слезы. Вечером, лежа в кровати и глядя на «Болиголов в огне», она твердо постановила перелезть через ограду Хансдон-хауса, как только начнутся каникулы. При чем тут каникулы, она не знала, но не сомневалась: логика в этом есть. Полли надеялась, что мистер Лерой поймает ее на месте преступления. Вот было бы хорошо поквитаться с ним, как с Майрой Андертон! Полли хотелось кого-нибудь поколотить. Однако бабушка мимоходом заметила, что особняк по-прежнему пустует.

– Могут себе позволить поехать туда, где потеплее, – сказала бабушка. – Денег куры не клюют.

В первый день каникул, когда взошло солнце, Полли двинулась по дороге к большим воротам особняка. Солнце было морозное, оно блекло сочилось сквозь полосы темно-серых туч. Крупные листья лавровых кустов, нависавшие над подъездной дорожкой Хансдон-хауса, покрылись инеем по краям. Полли подула на перчатки, чтобы подбодрить саму себя, поплевала через плечо на счастье и побежала к стене в том месте, которое наметила еще летом. Влезть оказалось легко, словно на шведскую стенку. Она вмиг очутилась наверху, отодрала примерзшие к ограде перчатки и перемахнула на ту сторону. Хруп-хруп. Прямо в сухие листья под оградой. Хруп-хруп – хрустели листья под ногами, когда она двинулась к парадному входу.

Дом стоял запертый, величественный и печальный. И все равно Полли поначалу не осмеливалась выйти из-под деревьев – вдруг в доме кто-то есть?

Очевидно, богатства Перри-Лероев хватало, чтобы нанять садовника, даже когда в доме не живут. Кто-то обрезал розы и подстригал лавандовую живую изгородь за ними. От этого казалось, будто сад совсем пустой и гораздо меньше, чем на самом деле. А может быть, думала Полли, на цыпочках пробираясь к дому, это она сама выросла. Она поглядела на дом, громоздившийся безглазой желтой грудой. Дом был по-прежнему большой, хотя сад и съежился. Всего несколько шагов отделяло Полли от пустого бетонного прямоугольника, некогда бывшего прудом. Вспомнив, что в этом пруду уже однажды кое-что происходило, Полли немного постояла и посмотрела. Однако пруд так и остался бетонным прямоугольником, покрытым инеем. Она прошла мимо через еще одни кусты, и тут путь ей преградила проволочная сетка вокруг теннисного корта. Надо было решать: или возвращаться, или переходить через замерзшую лужайку к дому.

Полли помедлила. Если перейти лужайку, она окажется на открытом месте. Она стояла в кустах и внимательно разглядывала дом. И дом был пуст. В домах, где когда-то жили, остается ощущение жизни, а Хансдон-хаус был мертв, мертв, словно сухие побеги остриженных роз. Он был обращен к Полли стеной с большими стеклянными дверями, к которым вели три ступени. У подножия ступеней стояли две колонки, и на каждой – по вазе. А стеклянные двери за ними были забраны щитом и мертвы, как и все окна и двери в доме.

– Ну давай, – вслух проговорила Полли. – Покажи, в конце концов, что ты учишься на героя!

Она прошла по лужайке к ступеням, где стояли две вазы, словно имела полное право быть здесь. Мерзлая трава у нее под ногами медленно, сипло чавкала, будто кто-то жевал кубики льда. Непонятно, думала Полли, слушая, как чавкают ее ноги. Ей помнилось, что ступени с вазами вели к обычной двери, но теперь они вели к большим стеклянным двустворчатым дверям, закрытым изнутри ставнями. Полли дошла до ваз и увидела, что они стоят в том же положении, в каком они с мистером Линном их оставили. «HERE» – «ЗДЕСЬ» – значилось на первой, мерцающей от изморози. «NOW» – «СЕЙЧАС» – значилось на второй. Широко раскинув руки, Полли сумела коснуться перчатками обеих ваз. Она на пробу подтолкнула их. Потом подтолкнула посильнее и в другую сторону. Ничего не вышло. У нее не хватало сил их расшевелить. То ли донышки примерзли к колоннам, то ли мистер Линн был гораздо сильнее Полли. Раздосадованная, Полли прошла между ваз, мимо спрятанного «NOW» – «СЕЙЧАС» на первой и спрятанного «HERE» – «ЗДЕСЬ» на второй, и поднялась по ступеням к закрытым дверям. Положила руку в перчатке на заиндевелую дверную ручку и сердито нажала. Двери открылись.