– Что-то не так, брат мой? – участливо спросил Морис, заметив, как побледнел его гость.

– Нет, нет, – ответил Кокошин. – Мы пойдем туда вместе. Сегодня же. Я хорошо знаю коменданта замка. Он мне не откажет.

Он набрал номер посольской дачи. Никто не отвечал.

– Куда он делся, старый черт? – раздосадовано сказал Кокошин. И предложил Морису: – Пойдем, посмотрим. Может быть, он у ворот копошится. Тут рядом.

Степан действительно возился у ворот замка, стараясь приделать на место зеркало на въезде, которое он кое-как склеил из осколков. Его давно уже разбили местные хулиганы. но в посольстве все никак не хотели разориться на новое. Первым, кого увидел в этом зеркале Степан, был Кокошин. С ним был незнакомый ему мужчина, явно нероссийского подданства, хотя он и говорил по-русски с едва уловимым акцентом. Кокошина Степан побаивался, и неспроста. Он сразу же понял, едва его увидел в первый раз на вилле «Мандрагора», что начальник там он, а не Моховой.

– Ты чего не отвечаешь по мобильнику? – с ходу налетел на него Кокошин. – Я уж подумал было, что с тобой опять что-нибудь стряслось.

Степан раздумывал про себя, сказать ему или нет, что он видел Меченого на пристани. Но решил, что он его сам повяжет и притащит в замок. И поэтому сказал в свое оправдание только: «Виноват, не слышал».

Они прошли по тропинке вдоль стены замка, по которой когда-то Морис в последний раз шел с дедом. Его магнитный детектор на этот раз промолчал. Затем по просьбе Кокошина Степан провел гостей к гаражу и передал «князю» ключи от пульта. Вооружившись фонарем, они спустились вниз на подъемнике. Степана Кокошин оставил наверху, а сам вместе с Морисом медленно пошел вперед по тоннелю, освещая попеременно то потолок, то стены. Морис, в свою очередь, работал магнитным детектором, но прибор его по-прежнему молчал. Увидев разобранную кладку в стене, Кокошин остановился и заглянул в нишу.

– Пусто, – сказал он. – А разворотили стенку, видно, совсем на днях. Пыль даже не успела осесть.

Морис тоже заглянул в нишу. На всякий случай поднес к ней детектор, хотя и понимал, что он здесь бесполезен. Еще через несколько метров нашли вторую нишу, побольше, рядом с которой тоже валялись вынутые из тайника кирпичи. Кокошин посветил фонарем и увидел пожелтевший бланк с орлом, державшим в когтях круг со свастикой, с отпечатанным текстом по-немецки. Он передал его Морису:

– Ты немецкий знаешь…

Морис перевел:

– Совершенно секретно. Груз доставить на объект 765-В в сопровождении охраны СС. Досмотру не подлежит.

– Что бы это могло значить? – спросил Кокошин.

– Скорее всего, то, что господа, побывавшие здесь с визитом, изъяли не только наш Арийский ларец, но и немецкое золото. Дед говорил, что немцы перед эвакуацией из Манга прятали его где-то здесь, – сказал Морис.

– Если бы ты, брат, сказал мне об этом хотя бы на неделю раньше, и то и другое было бы у нас сейчас в руках, – упрекнул его Кокошин. – А теперь ищи ветра в поле.

– Поискать можно было бы, если только знать кого, – ответил ему де Бриан.

– А что, это идея, – сказал Кокошин, достав из кармана сложенную вдвое компьютерную картинку. – Вот тебе фоторобот этого типа, который был здесь, и номер его «Мерседеса». Весь Манг надо перерыть, а его найти, если он только еще здесь.

Морис пообещал поискать, добавив:

– У меня ведь тоже есть свои «витязи».

Было уже около восьми вечера, когда шифровальщик военной миссии Игорь Кротов спустился из своего «сейфа», как называли его хозяйство за железной дверью, в квартиру военного атташе полковника Сеточкина. Те немногие сотрудники, которые еще оставались в российской военной миссии, жили в том же здании, где и работали. «Рабочий день» поэтому был у них понятием относительным.

Полковник был занят самым мирным делом – он шинковал капусту, которую его жена Зинаида Ивановна солила и квасила на дому по лучшим русским рецептам в тридцативедерной бочке, специально привезенной из родной деревни дипломатическим багажом. Злые языки утверждали, что Зинаида с выгодой продает эту капусту, а также домашние соленые огурцы через магазин военной миссии, куда после развала Союза открыли доступ эмигрантам, охочим до русских деликатесов. Но у солений паспорта нет, а докапываться, действительно ли полковничиха завела свой крестьянский бизнес в самом центре Парижа, никто не стал. Времена переменились, и стукачи поутихли. В посольстве решили – пусть солит. Уж слишком хороша была капустка, и огурчики шли под водочку изумительно.

Весть, которую сообщил Кротов, заставила Сеточкина моментально отмобилизоваться. Он вымыл руки, оделся и пошел в шифровальную. То, что о нем вспомнил сам Шеф, его больше насторожило, чем порадовало. Сеточкин никогда не забывал старую армейскую мудрость, согласно которой самая длинная кривая короче прямой, на которой стоит начальство.

Кротов протянул полковнику листочек с телеграммой, закодированной его личным кодом. Прочитав послание из Москвы, Сеточкин вызвал майора Семена Лютого, дежурного по миссии, и, когда тот появился, сказал ему:

– Сейчас сменись, Семен, а завтра в 12 дня встретишь рейс из Москвы. Приедут двое наших, ну ты их знаешь. Шеф присылает Забойщика… Из Руасси отвезешь их в Манг к нам на дачу. Ну, а там действуй по обстоятельствам…

Лютый не стал задавать лишних вопросов. Он знал Забойщика еще по «Альфе», когда их группу выбросили в Афгане брать дворец Амина. Забойщик был профессиональным киллером. Он первым ворвался в кабинет Амина и убил его в своем «фирменном стиле» – пулей в глаз. Если его присылают, значит, для кого-то такую пулю он уже заготовил.

Когда Лютый ушел, Сеточкин сел за компьютер, открыл нужный файл и вывел на экран фотографию. На него смотрела удивительно красивая блондинка, чем-то напоминавшая Шерон Стоун. Он вновь вызвал шифровальщика и передал ему фотографию блондинки и бумажку с одной фразой: «Гостей встретит Чистильщик».

– Отправь это моим кодом, – сказал он. – Зоркому.

– Что-то стряслось? – спросил Кротов.

– Выполняй, Игорь. И не вздумай болтать, – отрезал Сеточкин, прекрасно понимая, что бабий телеграф действует по своим законам, куда более сильным, чем все инструкции о хранении государственной тайны вместе взятые.

Он сбросил в кадушку остатки пошинкованного кочана, вымыл руки и поднялся в свою квартиру на втором этаже. Его Зинаида, пышнотелая дама бальзаковского возраста, смотрела в записи очередной мексиканский сериал, который ей регулярно присылали из Москвы подруги. По ее щекам текли слезы, оставляя глубокие следы на «штукатурке» из пудры и крема, которую она не снимала со своего лица вплоть до «отбоя».

– Где Димка шляется? – спросил Сеточкин.

– Димка-то? – отвлекшись на минуту от сериала, ответила Зинаида. – Юрка Моховой за ним заезжал. Сказали, в кино пойдут.