– А ты на радостях чего же ее на карьере не выпил?

– У него другая была…

– Так, значит, вы выпили. И что ты ему про себя рассказал? Что он у тебя спрашивал?

– Да ничего такого. Познакомились. Назвался он Ряпуновым Андреем Васильевичем.

– Я проверял, – сказал Моховой. – На консульском учете у нас нет такого. Впрочем, сейчас тут неучтенных русских пруд пруди.

– И что он тут делает, он тебе не говорил? – встрял Кокошин.

– Он не говорил, а я не спрашивал, – ответил Степан, решив про себя, что за Антониду он с «Меченым» посчитается сам.

– Ты, Степа, нас за мудаков не держи, – надвинулся на Степана Моховой. – С чего бы вдруг этот Ряпунов стал тебе давать отравленную водку? Где ты ему дорогу перебежал? Ты скажи лучше, зачем ты его в замок пустил?

– Я? Не пускал я его. Вот те крест.

– Не богохульствуй, Степа. Когда комиссар бутылочку «Русского стандарта» у тебя в парной опылил, он что обнаружил? Что там ни одного отпечатка пальцев нет! Ты, что ли, у нас такой чистодел? Давай, колись по-хорошему, пока я тебя жопой на жаровню не посадил.

Степан знал, что Моховой не шутит. Получив от Романа два удара в солнечное сплетение и в промежность, он не стал больше запираться и рассказал все, как было. После вопроса «Все сказал?» он отдал Моховому бумажку с номером «Мерседеса» и принял от него еще один, заключительный удар в челюсть.

– Не шути с нами, Степа, – нравоучительно сказал ему Моховой. – С государевыми людьми не шутят.

Через полчаса после этого директору СВР в Москве положили на стол телеграмму: «Меченый появился в Манге под видом русского предпринимателя Ряпунова. Внешность изменил до неузнаваемости. Проник в замок из-за халатности коменданта Козырева, который идентифицировал его по родимому пятну. Козырев мер принять не успел, так как был вместе со своей женой отравлен Меченым. Козырева удалось спасти. Его жена скончалась. Местонахождение Меченого пока не известно. Жду указаний. Угольщик».

Через час Моховой получил в ответ короткую шифровку: «Составьте с Козыревым фоторобот Меченого и тут же вышлите мне. Зоркий». Прочитав ее, Моховой налил себе большую рюмку коньяка «Hennessy» и выпил до дна. Он знал, кто скрывался за псевдонимом «Зоркий». Меньше всего на свете он хотел, чтобы их пути когда-либо пересеклись.

Морис де Бриан познакомился с Кокошиным еще летом 1991 года. Свели их ребята из Национально-патриотического фронта «Память». Начитавшись произведений Люсьена де Бриана, они ударились в ведическую историю и стали потихонечку распространять книги о древних ариях и общих корнях славян и варягов. По тем временам всерьез «Память» воспринимали только на Западе, где считали, что там «окопались» противники перестройки и русские фашисты. В Советском Союзе мало кто о «Памяти» слышал до 6 мая 1987 года. Тогда «Память» собрала на Манежной площади в Москве около 500 человек на митинг протеста против притеснений русского народа. После этого с лидером «Памяти» Дмитрием Васильевым встретился Борис Ельцин, возглавлявший тогда Московский горком КПСС. Ельцин пообещал ему сократить приток в Москву лимитчиков, бороться с бюрократией и пьянством, а также подумать о регистрации «Памяти». Хотя свои обещания Ельцин и не сдержал, Васильев добра не забыл и в 1993 году поддержал расстрел Белого дома. После этого даже в «Памяти» поняли, что их лидер – сексот Лубянки еще с советских времен. Тогда в Пятом управлении КГБ СССР «Память» курировали два сотрудника, подчиненные Кокошина. Они регулярно бывали на всех митингах, где выступал «Толстяк» – такая кличка в Управлении была у Васильева. Время от времени, когда Горбачеву нужно было показать Западу, как он «борется с экстремизмом», они приглашали иностранных корреспондентов посмотреть, как изымают из штаб-квартиры «Памяти» «запрещенную литературу». Потом они сами же ее с удовольствием и читали. Так Кокошин с помощью Васильева изучил по верхам историю древних ариев и славян, приобщился к буддизму, индуизму, дао и теософии, к хатха-йоге и геополитике. В силу того, что систематического образования у Кокошина не было, то и все его благоприобретенные в период слежки за «Памятью» познания напоминали детский калейдоскоп из цветных стеклышек. Узоры получались забавные, но бессмысленные.

К началу девяностых годов КГБ было уже не до «Памяти», и Кокошин ходил на сборища чернорубашечников Васильева, потому что интуитивно почуял, что когда-нибудь сможет использовать своих подопечных себе на пользу. Его уже принимали как своего. Осенью 1990 года он встретил у Васильева Мориса де Бриана, который приехал в Москву читать лекции по истории ариев. Морис, как и Кокошин, не был любителем обильных застолий, и вскоре после лекции они пошли гулять по Москве. Тогда Морис, уже прекрасно говоривший по-русски, и рассказал ему об истории масонского ордена «Посвященные братья Азии», который после войны воссоздал его дед, передавший ему перед смертью пост и регалии Великого Магистра. Кокошин предложил Морису создать в Советском Союзе его филиал, о чем тут же доложил своему начальству. Начальство держало нос по ветру, и идея приобщиться к масонству, да еще с арийским уклоном, всем понравилась. Так Кокошин попал во Францию, где был принят в орден сначала учеником, на следующий день – подмастерьем, а еще через неделю стал мастером. Через месяц после этого он доставил в Париж семерых своих коллег с Лубянки, которые в ускоренном темпе получили желтые фартуки мастеров с зороастрийской восьмиконечной звездой из двух свастик в той же ложе в Манге на вилле у Мориса. За эту операцию по внедрению в мировое масонство он должен был получить правительственную награду сразу же после того, как братья-масоны приедут в Москву открывать филиал своего ордена. Но, как говорят, Бог шельму метит. Намечен был тот приезд на 18 августа 1991 года. Шесть братьев во главе с Морисом из Парижа в Шереметьево прибыли с большим опозданием, и Кокошин проторчал там в депутатском зале до семи утра. Когда они въехали в Москву, по улицам шли танки. Визит братьев день в день совпал с путчем ГКЧП. Входивший в него шеф КГБ Крючков, естественно, Кокошина из соображений безопасности о путче не предупредил. Окольными путями Кокош повез братьев-масонов на представительскую дачу КГБ в Серебряном бору, где они все три дня путча просидели у телевизора, поглощая дармовую водку и икру. Когда стало ясно, что путч накрылся, к даче подтянулись братья с Лубянки, и все вместе они торжественно образовали российский филиал ордена «Посвященные братья Азии». Его Великим секретарем стал, конечно, Кокошин. Морис оставался Великим Магистром ордена еще года три и натаскивал Кокошина, чтобы сделать его руководителем всех российских «посвященных братьев». Конечно, Морис понимал, что Кокош, при всех своих претензиях на древние корни, был плебеем. Выбора, однако, не было. Кокошин его пока что устраивал. У Мориса были планы глобальные. Его Орден начал создавать Всемирное Братство Ариев, и российский филиал «Посвященных братьев», куда со временем вошли весьма влиятельные люди в России и в бывших советских республиках, должен был стать его составной частью. Пока орден медленно, но верно рос. Открылись его ложи в Санкт-Петербурге и Киеве, в Краснодаре и в Нижнем Новгороде. Тайная структура вскоре пополнилась открытой – Кокош создал отряды своих «русских витязей». А это уже была серьезная заявка.