– Наверное, он страшно обрадовался и тут же поехал к отцу? – спросила Ирка, страстная любительница мелодраматических сцен.

– Надеюсь, что помчался, хотя страшной радости в его голосе я не услышала, – с досадой сказала Анка. – Я вообще ничего не услышала, паршивец со мной не разговаривает. Спасибо, хоть трубку взял и выслушал. Впредь и этого делать не будет – я сама посоветовала ему временно не пользоваться сотовым телефоном. Правильно? Просто я где-то читала, что милиция может любой мобильник засечь и таким образом найти человека.

– Именно так разбомбили главного чеченского террориста! – опять влезла Ирка.

– Вообще-то, все правильно, Ань, – согласилась я. – Хотя вряд ли Лазарчук с Беловым станут искать твоего сына по такой сложной схеме. Сашка-то не исламский террорист, он даже не подозреваемый пока. Следствию нужны его свидетельские показания, а не координаты цели для точечного бомбометания.

– Надеюсь, – мрачно сказала Анка. – Но ты все-таки спрячь моего дурака где-нибудь, пока все утрясется.

– Спрячу, если найду, – пообещала я.

– Все, поговорили, можно ехать? – поняла Ирка.

Позади «шестерки», требуя дать ей доступ к куче сухих листьев, сердито жужжала и нестрашно бибикала подметальная машинка.

– Слушай, ты меня, конечно, извини, но я с тобой в больницу не поеду, – сказала Ирка, выкрутив руль и заодно посмотрев на наручные часы. – Мне надо Моржика в Интернете пасти.

– Ну ты бессовестная! – возмутилась я. – Сама подставила пацана под удар, а теперь удираешь, да еще на машине! Предлагаешь нам с Сашкой уходить от возможной милицейской погони на трамвайчике?

Совесть у Ирки была, и она еще не вполне изнемогла в борьбе с ревностью. Отказаться от плана выйти на след Моржиковой возлюбленной зайчихи с помощью путеводной интернет-паутинки подружка не желала, но и меня совсем уж подвести не хотела. Сошлись на компромиссном варианте: Ирка идет по своим делам, но оставляет мне машину. Мы вместе доехали до офиса фирмы «Наше семя», там подружка вышла, а я пересела за руль и полетела в больницу – на перехват Саши Торопова.

Почему-то я даже не подумала, что в реанимацию меня не пустят. Привыкла, что тележурналистское удостоверение открывает почти все двери! На сей раз трюк не удался, я даже не пыталась предъявить свою краснокожую книжицу, потому что на моих глазах суровая тетка в штанах и рубахе из зеленого сатина одного такого умника со служебным удостоверением бесцеремонно вытолкала за дверь.

– Куда в реанимацию рвешься, спятил? – рявкнула она на парня. – Так психиатрическое на пятом этаже, туда и ломись!

Тяжелая металлическая дверь хищно лязгнула, и «психический» едва успел убрать ногу. А не успей, так загремел бы не в психиатрическое на пятом этаже, а в травматологию на шестом.

– Сама дура! – отскочив на середину лестничной площадки, обиженно сказал парень.

Он потер голеностоп и за неимением другой публики пожаловался мне:

– Чуть без ноги меня не оставила, а еще медик! Человек гуманной профессии!

– А вы не гуманной? – спросила я, цепко присматриваясь к чужому удостоверению.

Не удостоив меня ответом, парень аккуратно закрыл «корочки» и спрятал их в карман, но я успела заметить, что на фотографии владелец документа запечатлен в форме. Значит, он из милиции! Да и внешне тот самый типаж: джинсы с китайского рынка, свитер «от бабушки», кроссовки с распродажи, подбородок кирпичом, волосы ежиком, в серых глазах блестит металл в диапазоне от стали до мельхиора – классический опер!

«Похож на Лазарчука!» – согласился со мной внутренний голос.

Предполагаемый опер заметил мой интерес, но причину его понял неправильно. Одарив меня ответным оценивающим взглядом, парень расправил плечи и, откровенно красуясь, прошелся по площадке. Остановился перед вывешенным на стене списком пациентов отделения, поиграл мускулами, разминая плечи.

«Драться собирается, что ли?» – съязвил мой внутренний голос.

Игривый опер поднял голову, поехал взглядом по списку сверху вниз и остановился на среднем листе. Я встала на цыпочки, напрягла зрение, поверх мускулистого милицейского плеча заглянула в бумажку и сразу же нашла в длинном столбике знакомую фамилию: Торопов.

«Что и требовалось доказать! – сказал мой внутренний голос. – Не дремлет наша милиция, и Белов с Лазарчуком не дураки: сообразили, где поджидать Анютиного Сашку».

Похвалу умственным способностям лейтенанта и капитана я восприняла как вызов: теперь надо было показать, что и я не дура.

«Ну-ка, ну-ка!» – подбодрил меня внутренний голос.

План, который я быстренько сочинила, в целом был неплох, а в деталях продумать его я не успела. Лязгнул замок, и бронебойная дверь реанимации открылась, выпуская Сашку Торопова. Милицейский товарищ мгновенно сориентировался и шагнул к нему:

– Одну минуточку!

Опер стоял к Сашке ближе, чем я, зато у меня было немного места для разбега. Я вспомнила яркие моменты своей баскетбольной юности – прорыв под кольцо, прыжок для броска сверху – и применила незабытые приемы в новой игре:

– Васенька!

С выходом под воображаемое кольцо получилось не так изящно и мощно, как у Майкла Джордана, но тоже ничего. Опер отлетел в сторону, Сашка, на котором я повисла, как бешеная кошка на дубочке, закачался. Не знаю, что его сильнее подкосило – тяжесть моего тела или удивление. Уверена, до сих пор Анкиного сына никто не называл Васей.

– Э-э-э-э… – обалдело протянул Сашка.

Обалдение его меня вполне устраивало. Более того, я постаралась закрепить эффект, громко чмокнув «Васю» в щеку. Чем позже Сашка придет в себя, тем лучше, иначе он может ляпнуть что-нибудь не то. Я-то говорила самые правильные слова, хотя они и выглядели, как бред сумасшедшей:

– Вась, прости, я опоздала, а тут тетка дежурная такая злюка, она меня в отделение не пустила. Ну как там твоя бабушка?

– Бабушка, – тупо повторил замороченный Сашка.

Я спрыгнула с него, но не отцепилась, туго обхватила Анкиного великовозрастного оболтуса за талию и повлекла к лестнице, безостановочно лопоча и при этом как можно чаще упоминая имя «Вася» – чтобы самый тупой мент понял, что это никакой не Саша!

– Да, Вася, бабушка, как она? Что говорят врачи, Вась, какие прогнозы? Инсульт – дело серьезное, это не каждый переживет, а твоей, Вася, бабушке уже семьдесят восемь! Или семьдесят девять? Надо же, Вась, я забыла! Ах да, у нее же юбилей через месяц, значит, точно, семьдесят девять! Хоть бы дотянула старушка до своего праздника, а то как обидно будет, Вась, столько приготовлений, и все напрасно!

У бедного Сашки был такой вид, будто он тоже только что пережил инсульт, и даже не один. Уже вливаясь в поворот лестницы, я украдкой посмотрела на опера. Парень выглядел разочарованным. Мне хотелось думать, что разочарование его вызвано не тем очевидным фактом, что я увела Сашку, а тем, что я ушла с Васей. По-моему, я оперу приглянулась! Однако, к счастью, не настолько, чтобы меня преследовать.