— Лорентино, не надо бы тебе пить. При сотрясении мозга это очень вредно.

— Наверное, ты прав, — пробормотал Лоренцо. — А ты зачем пришел?

— Подумал, что если ты не слишком устал, то, может, послушаешь разок мою речь, а? Завтра, наверное, уже не успеем. Не хотелось бы опозориться и тебя опозорить.

Вивиан покачала головой.

— Не волнуйтесь, Джанни, я уверена, что вы не оплошаете.

Она поднялась из кресла и подошла к юноше и, встав на цыпочки, шепнула ему на ухо:

— Миссис Мьюлип еще полгода назад говорила мне, что ваш брат хочет, чтобы ярмарку открывали именно вы. По-хорошему, он должен был бы сам вам это сказать, но ужасно не хотел принуждать вас делать что-то против воли. Его дядя Бартоломео был слишком деспотичен, вот и он боялся пойти по его стопам.

Глаза Джанни засверкали.

— Спасибо, что сказали, — так же шепотом ответил он.

— Не за что.

Терпение Лоренцо пришло к концу.

— Что это еще за фокусы? — недовольно воскликнул он. — Можно подумать, что меня тут и в помине нет. Может, мне выйти, чтобы вы могли всласть посекретничать?

— А вам полагается отдыхать, — поддразнивающе заявила Вивиан.

Похоже с признанием придется еще немного подождать. Но она оставит дверь своей комнаты приоткрытой. Тогда, после того как Джанни уйдет, она вернется и докончит начатое.

— Джанни, прежде чем пожелать вам спокойной ночи, хочу еще раз поблагодарить вас за то, что вы были так добры к моим друзьям. Я их давно знаю и видела, в каком они были восторге.

Юноша улыбнулся.

— Я чудесно провел время. Вообще-то, они предлагали мне поехать с ними в отель и продолжить веселье там, но я отказался — не то завтра буду совсем ни на что не годен. Я велел отвезти их обратно. Но завтра мы встретимся после церемонии открытия ярмарки. Я обещал познакомить их со своими приятельницами.

— Замечательно! Итальянки столь же неотразимы, как и итальянцы.

— Слышишь. Лоренцо? — расхохотался Джанни, закидывая назад голову. Сейчас он был необыкновенно похож на своего старшего брата.

Вивиан тоже улыбнулась.

— Ладно-ладно, можете смеяться, но это чистая правда. Кстати, в костюме Лоренцо Медичи вы просто сногсшибательны. Вот увидите, Клара умрет на месте от восторга.

Джанни залился ярким румянцем.

— Вы так думаете?

— Я не думаю, я знаю. Ни одна девушка не устоит, а уж она и подавно. Удачи вам завтра. Впрочем, послушать вашего брата, так удача вам не понадобится. — И, снова привстав на цыпочки, она поцеловала Джанни в щеку. — Доброй ночи, синьор Скалиджери.

— Неужели я не удостоюсь такой же милости? — картинно взмолился Лоренцо, но Вивиан, проигнорировав его слова, выскользнула из комнаты.

Пожалуй, даже хорошо, что Джанни явился раньше, чем она успела во всем признаться.

Мальчику нужна помощь старшего брата. А если бы она уже все рассказала, то Лоренцо бы пришел в такую ярость, что ни о чем другом, кроме ее лжи, и думать не мог.

Вернувшись к себе, Вивиан, как и наметила, оставила дверь чуть приоткрытой и выключила свет. Устроившись в кресле, она приготовилась следить за коридором. Теперь, когда было время поразмыслить над ситуацией, Вивиан поразилась собственной смелости. Правда, легко сделать отчаянный шаг в пылу момента. Но терпеть муки неопределенности, находиться в подвешенном состоянии — что может быть ужаснее? На глаза девушки невольно навернулись слезы.

Пытаясь успокоиться, она заставила себя думать о матери. Как та обрадуется, узнав, что дочь наконец покончила с многолетним обманом! Да и ей самой станет легче: сколько можно жить с камнем на сердце? Но открыть правду — значит никогда больше не увидеть Лоренцо…

И Вивиан заплакала тихо и горько.

Лоренцо смотрел на младшего брата. Куда делся мальчик, которого он так любил и привык опекать? Вместо него перед ним стоял молодой, уверенный в себе и в своих силах мужчина.

Когда именно произошла эта перемена, Лоренцо не знал. Но сердце его переполняли радость и почти родительская гордость.

— Джанни! Это великолепно! Как ты сумел найти нужные слова? Утраченный золотой век — тема не новая. Но ты говорил так, что невольно верилось: новый золотой век не за горами. — Он положил руку на плечо юноше. — Я горжусь тобой, горжусь, что у меня такой брат.

Джанни смущенно откашлялся, прежде чем смог заговорить.

— А я всю жизнь горжусь тобой. Честное слово. Спасибо. — И в приливе чувств бросился брату на шею. — Прости, что помешал вам с Вивиан. Я не думал…

Лоренцо похлопал его по спине.

— Ничего. У нас вся ночь впереди.

— Тогда я пойду. Когда завтра я помашу рукой, знай, я машу тебе и маме.

— Вот увидишь, она проплачет все шествие. Я напечатаю комплект фотографий, чтобы она могла смотреть на своего замечательного сына в торжественный момент его жизни всякий раз, когда ей станет тоскливо.

Джанни отвел глаза. Лоренцо не знал, расценивать ли это как знак того, что он уже окончательно определился со своими планами или нет. Но решать эту проблему придется потом, не сейчас.

Женщина его мечты собиралась сказать ему что-то жизненно важное. Но их прервали. У Лоренцо возникло дурное предчувствие, что Вивиан намерена уволиться и уехать, чтобы выйти замуж за неизвестного ему спасителя.

Он не мог, не желал мириться с этим.

То, что испытывала Вивиан к своему рыцарю, было всего лишь поклонением, восхищением. Отнюдь не той необыкновенной близостью, которой наслаждался Лоренцо все эти дни. Вот поистине редкий пример духовного родства — и физического притяжения. Любовь, за которую не жалко и умереть.

Сгорая от нетерпения выразить свои чувства, Лоренцо подождал немного после ухода Джанни и устремился к Вивиан.

К несказанному его удивлению, дверь спальни была приоткрыта. Он осторожно толкнул ее и заглянул в комнату. Царящий там полумрак все же позволил ему разглядеть, что кровать пуста. Где же Вивиан?

И тут Лоренцо заметил ее: одетая, она спала в кресле.

Бедняжка! Должно быть, дошла до крайней степени утомления, присела на минутку да так и уснула. Сердце Лоренцо сжалось от нежности. Было бы преступлением будить ее.

Стараясь ступать как можно тише, он подо шел к креслу и поглядел на спящую. Лицо ее казалось трогательно беззащитным. Сейчас, в полумраке, скрадывающем тусклый цвет ее волос, без очков, она выглядела моложе своих тридцати — тридцати пяти. Лоренцо залюбовался ровно изогнутыми дугами бровей, пухлыми губами.

Он осторожно взял Вивиан на руки — как ребенка. Она оказалась удивительно легкой, точно перышко. Держать ее на руках — какое счастье! Так бы и не отпускал всю жизнь! Лоренцо потребовалось поистине железное самообладание, чтобы опустить свою драгоценную ношу на кровать.