Братки наблюдали за ним, облизывая сухие, покрытые белым налётом губы. Даже Жила забыл о делёжке еды и заворожённо глядел, как Бузук, наклоняя бадью, приседает всё ниже, делает вздох и опять вливает воду в себя, как в бездонную бочку. Но никто не поторапливал главаря.

Один Сява довольно лыбился: он не только напился у колодца, но и смыл пот с лица и прошёлся мокрой ладонью по ершистым волосам. Совсем юный и с виду безобидный паренёк, волей судьбы закинутый в компанию матёрых преступников. Наверняка попал за решётку по глупости. Вместо того чтобы отбыть короткий срок и выйти на волю, решился на побег и превратился из хулигана в соучастника убийства. Теперь огребёт по полной.

Смахнув пыль со второго табурета, Сява сел и принялся очищать яйцо от скорлупы, тихо напевая:

— Я много юбок поднимал, но так любви и не узнал, и никого за то не упрекал.

Шнобель неподвижно стоял на крыльце, не решаясь переступить порог. Он напоминал дворняжку, которой запрещалось входить в дом. А сам дом… Максим с недоумением повёл глазами влево, право. Окно и входная дверь отдалились друг от друга, стены раздвинулись. Изба снова увеличилась в размерах! В ней уместились семеро — не считая Шнобеля, — и оставалось ещё достаточно места.

Максим учащённо поморгал. Зажмурился, насколько позволили отёкшие веки. Снова поморгал. Зэки, внимательные и подозрительные, обязательно заметили бы, что комната, если можно так назвать единственное помещение в избе, стала намного больше. Но они молчали. А значит, ему это кажется! Похоже, после удара в переносицу нарушилось зрительное восприятие пространства.

Наконец Бузук утолил жажду и опустился на табурет. Толкаясь и поругиваясь, Жила, Гвоздь и Хрипатый с жадностью хлебали воду из бадьи. По шеям и курткам стекали ручейки; капли горошинами отскакивали от половиц.

Хирург втиснулся между братками и изловчился наполнить два пластмассовых стаканчика. Один дал Максиму. Он осушил стакан залпом и не почувствовал во рту влаги — будто воздуха глотнул. Видать, изменилось не только зрительное восприятие — к чертям полетели рецепторы.

— Ещё? — предложил Хирург.

— Не откажусь, — произнёс Максим и, наблюдая, как Хирург окунает стаканчики в ведро, помассировал озябшие пальцы. Холод добрался до лица, стянул кожу, вереницей мурашек кружил под волосами.

В этот раз Максим пил маленькими глотками, чтобы почувствовать вкус или запах воды. Она ничем не пахла, да и нос плохо дышал. Зубы отстукивали дробь по пластмассе.

Хирург притронулся к его шее:

— Чего кожа в пупырышках? Замёрз?

— Немного.

— Нарушилось кровообращение. Последствие травмы. — Хирург начал расстёгивать свою куртку. — Сейчас согреешься.

— Я не надену.

— У меня пуловер тёплый.

— Я не ношу чужие вещи, — прошептал Максим и добавил: — Никогда.

— Ну как знаешь, — кивнул Хирург, проталкивая пуговицы обратно в петли. — Тебе надо лечь. В нынешней ситуации сон — лучшее лекарство.

Максим отвернулся. Что Хирург знает о ситуации? Ровным счётом ничего.

— Я тут подумал… — начал Жила и умолк на полуслове, вытирая рот рукавом Андрюхиной кофты.

Максима передёрнуло. Хотелось сорвать с зэка кофту и спрятать её подальше от грязного тела и помойного рта. Максим заложил руку за спину и стиснул кулак. Успокойся!

— О чём? — спросил Сява, раскладывая на столе ломти хлеба.

Поправляя воротник, Жила ударом ноги выбил табурет из-под паренька. Тот врезался подбородком в край стола, с гулким стуком свалился на пол и ящерицей юркнул в сторону.

— Каждая пипетка мнит себя клизмой, — проворчал Жила и расположился на освободившемся сиденье.

— Сдурел? — возмутился Хирург.

— Не встревай, Айболит. Двое в драку, третий в сраку. Слышал такое?

— Удар исподтишка ты называешь дракой?

— Не лезь, говорю! — рявкнул Жила.

Хирург порылся в лежащей на столе аптечке, присел на корточки перед Сявой и начал обрабатывать рану на рассечённом подбородке. Максим прижал ладонь к виску. Вот она, ситуация, — не знаешь, что с тобой произойдёт в следующую секунду. Спать нельзя.

Вспоров ножиком вакуумную упаковку, Жила подцепил ногтем верхний шматок копчёной колбасы, положил на хлеб, сверху накрыл кусочком сыра:

— Нам всем вместе нельзя идти на охотничью заимку. Надо смотаться в разведку. Что скажешь, Бузук?

— Кто пойдёт?

— Твой дружок, разумеется. И я. Прошвырнёмся, всё проверим. Туда — через болота. Обратно — в обход. Гляну, какая дорога безопаснее. За день обернёмся.

— Мы же решили не разделяться.

— Сам подумай. Рисковое это дело — идти толпой непонятно куда и непонятно с кем.

Бузук почесал нос:

— Опасно, согласен. С дружком пойду я, а вы здесь подождёте.

— Не-е-е-е, Бузук, — возразил Жила. — Ты еле плетёшься.

— Так это не проблема. Благодаря тебе, дружок тоже не бегун.

— Кто тебя защитит, если кровь ему в мозги ударит?

— Хрипатый и Гвоздь, — без раздумий выпалил Бузук. — А ещё мы возьмём с собой Хирурга. Вдруг дружку станет плохо.

— И я пойду, — откликнулся Сява, приглаживая пальцем лейкопластырь на подбородке.

Бузук хитро прищурился:

— При одном условии. Я отдам тебе кроссовки, а ты вернёшь мне мою обувку.

Сява расплылся в улыбке:

— Я ж для тебя, Бузук, всё, что хочешь, сделаю.

— Я бы и Шнобеля взял, — вставил Гвоздь, складывая в рюкзак оставшуюся провизию. — Если наткнёмся на деревню, он у любого мальчишки еду выклянчит.

— Согласен, — кивнул Бузук. — На рассвете выходим.

Не проявляя эмоций, Жила вытер лезвие ножика о рукав кофты и отдал Бузуку:

— Ну что, давайте рубанём?

Еды и правда было на один зуб. Одного человека. Пересилив себя, Максим глотнул свою порцию и не почувствовал ни запаха, ни вкуса. Зато братки пережёвывали пайку тщательно и долго, чтобы обмануть желудок. Посасывая тонкий шматок копчёной колбасы, Бузук кидал Шнобелю то ломтик хлеба, то кусочек сыра. Тот с ловкостью хорошо выдрессированной собаки ловил их на лету и при этом не отходил от порога. Причмокивая губами, Гвоздь заталкивал в рюкзак фонарик, аптечку, ракетницу. Сява сметал со стола крошки в ладонь и отправлял в рот. Усердно работая челюстями, Хирург смотрел в просвет между досками на окне. Облизывая пальцы, Жила глядел из-под насупленных бровей, как Хрипатый, ни у кого не спросив разрешения, заряжает ружье.

— Кофе сейчас выпьем или на утро оставим? — поинтересовался Гвоздь.

Бузук вытащил из кармана зажигалку и пачку сигарет:

— На утро.

Шнобель похлопал себя по бёдрам:

— Можно мне попить?

Гвоздь засунул термос в рюкзак и взял со стола фляжку:

— А коньяк? Может, хряпнем по напёрстку?

— Хряпнем, если ночью замёрзнем.

— Лады.

Бузук отломал от сигареты фильтр и закурил:

— Всё сложил?

— Кажись, всё, — отозвался Гвоздь, затягивая ремешки. На всякий случай заглянул под стол. — Всё.

— А верёвку?

— Я привязал её к колодцу, — поспешил ответить Сява. — Всё равно идти по