гудит мобильник. Забегаю в пустой класс и читаю сообщение от бота:

«Поздравляем. Задание выполнено».

Глава 16.1

Никита

Она это сделала. Я уже не верил, что она отважится. Бомбило от того, что Маша решит выбрать своей целью кого-то другого. Да хоть того же Анвара.

Но Мышь оказалась на высоте. Не просто по роже мне съездила, а еще и расцарапала вчерашнюю ссадину. Вышло впечатляюще, и, надеюсь, кому надо, тот все увидел.

Мышка не вылетела из Игры, а я выиграл столько денег, что может быть, даже получится вернуть в сейф всю сумму.

Я оставил пять косарей в указанном месте, правда, не сориентировался сразу, потому опоздал на пару. Зато очень быстро от бота пришло сообщение, что я теперь в учредителях, а следом и ссылка-приглашение в чат.

Там не было имен, только никнеймы. Даже без аватарок, просто цветные круги. Я как раз попал на обсуждение задания и успел в нем поучаствовать.

Попробовал изменить пощечину на что-то другое, но не вышло. Вот только моя Машка неспособна никого ударить, поэтому я сразу начал думать, как ее спровоцировать.

Смываю кровь, промакиваю ссадину салфеткой, пока Мамаев раздражающе зудит над ухом.

— Так вы поругались или нет, Ник? Чего она на тебя набросилась?

— Отстань, Анвар, — поворачиваюсь к другу, прижимая к скуле салфетку, — ударила и ударила. Не убила же.

Но тот продолжает сканудить.

— Нет, а все-таки, скажи, это из-за Милены?

— Уйди, душнила, — отпихиваю его с дороги и направляюсь к выходу. Мамаев плетется за мной.

Заходим в класс, Мышка сидит за партой, опустив голову. Рядом эта крыса Алина. Не люблю ее, сам не знаю, почему. Не потому, что аут. Просто не люблю.

Атмосфера натянутая и напряженная, все ждут как я отреагирую. Те, кто бетят Игру, наверняка поняли, что это было задание. Остальные считают, что аут не смеет поднимать руку на мажора. Тем более на пару.

Иду на свое место и падаю у окна. Вижу, как вздрагивают узкие плечики Мышки, и внутри затапливает непривычная нежность.

Хочется подойти, закрыть собой, спрятать ее от всех. А лучше усадить в машину и увезти подальше. Но я лишь смотрю на ее спину, упираясь локтями в столешницу, и молчу.

— Ник, — зовет Милена. Нехотя оборачиваюсь. — Почему ты молчишь?

— Разве что-то случилось? — спрашиваю. Милка возмущенно встряхивает головой.

Отстраненно подмечаю, как красиво взлетают при этом ее гладкие блестящие волосы и как безукоризненно они ложатся обратно. Раньше мне это нравилось, но сейчас не торкает.

— Ты что, Ник! Так просто спустишь Заречной этот зашквар?

Мышка делает вид, что не слышит, но я вижу, как ее рука сжимает край стола. Еле сдерживаюсь, чтобы усидеть на месте. Взять бы сейчас эту ладонь и поцеловать каждый пальчик…

Отвечаю Милене, продолжая смотреть на Машу:

— А тебя чего так бомбит? Она — моя пара, я с ней сам разберусь.

Напряжение вокруг спадает, народ теряет интерес ко мне и к Мышке. Мажор сам разберется со своим аутом, это никого больше не касается.

Представляю, как бы мне хотелось разобраться с Машкой, и дух захватывает. Тем временем она распрямляет плечи, садится ровно и перестает цепляться за столешницу.

Она не смотрит на меня, но я на сто процентов уверен, что она думает о том же. И представляет то же самое.

Такое чувство, будто мы сейчас только вдвоем. Больше никого нет, вокруг вместо лиц — размытые пятна. Есть я и она, нас будто выдернуло из этой реальности и перенесло в другую, параллельную. И мы находимся в одном пространственно-временном поле. Вязком и плотном.

Все, что она чувствует, чувствую и я. Я слышу, как она дышит, и подстраиваю под нее свое дыхание. Я даже знаю, о чем она думает. Обо мне.

Закрываю глаза — так все ощущается тоньше, острее. Я даже запах ее ощущаю на расстоянии. С каких пор я стал так от этого зависеть? С каких пор мне этого достаточно? И почему? С Миленой я даже не парился на этот счет.

Ответ приходит сам собой. Потому что я никогда не любил Милену. А Машку люблю.

От этого открытия распирает грудь, воздуха не хватает. Открываю глаза. И вижу перед собой ехидную физиономию Виктора Владимировича, преподавателя зарубежной литеретуры.

— Что, Топольский, выспался? С добрым утром! Иди-ка, расскажи нам о поэтической мозаике авангардизма и модернизма.

Анвар виновато хмыкает. Бросаю уничижительный взгляд. Мог бы и толкнуть ногой под столом, друг называется.

Делаю вдох, выдох. Выбираюсь из-за парты и иду к доске. Само собой, о мозаике авангардизма и модернизма я имею самые примитивные представления.

Зато у меня теперь есть все шансы начать писать стихи. Потому что у меня есть мой краш.

Дорогие друзья, я вернулась. Теперь проды снова будут регулярными, а еще я поменяла обложку. И название. Почему, расскажу чуть позже. Но здесь наши ребята намного живее на мой взгляд. В общем, добро пожаловать!

Глава 17

Маша

Никита так ничего мне и не сказал. Мажоры смотрели волками, Милка та вообще в волосы вцепиться была готова. Но Никита ответил ей, что сам со мной разберется, и когда я это услышала, чуть не умерла.

Его голос. Он такой… Я даже глаза закрываю, когда Ник говорит. Очень хочется повернуться и посмотреть на него. Я знаю, что он на меня смотрит, и от этого кровь несется по венам втрое быстрее.

Голова кружится, я сразу понимаю, что он имеет в виду. Представляю, что он меня целует, как целовал у себя дома, и все перестает иметь значение. Словно все вокруг исчезают, расплываются размытыми пятнами, а мы остаемся только вдвоем.

Но повернуться не решаюсь, а тут еще приходит учитель по зарубежке, Виктор Владимирович, и вызывает Ника к доске.

Я боюсь поднять голову, боюсь посмотреть на Никиту. Кажется, он тогда сразу все поймет, прочтет все мои мысли. Никаких тайн больше не останется.

Смотрю на его ноги в стилевых «конверсах» и слушаю, как Ник отвечает на вопросы учителя. Что именно, я не понимаю. Не получается сосредоточиться. Только смотрю на «конверсы» и думаю, почему у меня не выходит его ненавидеть. Отца его выходит, а Никиту — нет.

Ник наговорил на «семь» — так надо уметь, я бы и двух слов сейчас связать не смогла,