Наверное, доброхоты нашлись среди тех, кто изо всех сил старался угодить Гарри, как обычно. Придворные просто не могут приносить ему дурных известий, потому что мой брат не терпит обстоятельств, не подчиняющихся его воле. У него, как и у нашей бабушки, всегда было четкое представление о том, каким должен быть мир и как именно все должно происходить, и он просто игнорировал попытки объяснить ему, что дела обстоят несколько иначе. Его все всегда баловали, потакали во всем. Скорее всего, когда ему сообщили о том, что Екатерина не смогла доносить младенца женского пола, он посмотрел на них так, что всем стало ясно: подобное разочарование для короля категорически неприемлемо, и тут же поспешили уверить его – она все еще беременна, и, возможно, даже мальчиком. Теперь же, когда эта ложь вышла наружу, Екатерине, должно быть, еще тяжелее, чем когда она пережила выкидыш. Но кто же в этом виноват?

Я отправляюсь в детскую, чтобы взглянуть на сына, наследника Шотландии и Англии, пухлого крепыша на руках у кормилицы.

– Он здоров? – спрашиваю я. Нянечки с улыбкой отвечают, что да, здоров вполне, хорошо кушает и растет не по дням, а по часам.

Тогда я возвращаюсь в свою комнату и сажусь писать ответ Екатерине.

«Хвала Небесам, наш сын здоров и крепок. Мы воистину благословлены его рождением.

Мне очень жаль, что ты так ошиблась. Я помолюсь о том, чтобы Господь облегчил твое горе и твой позор».

– Не пиши этого, – заглядывает мне через плечо муж, самым грубым образом читая мои слова.

Я посыпаю письмо песком, чтобы высушить чернила, и начинаю помахивать им в воздухе, чтобы он не смог больше ничего прочитать из того, как я выражаю свои сожаления.

– Это всего лишь письмо сестре, – объясняю я.

– Не надо его отправлять. У нее сейчас достаточно бед и без твоей жалости.

– Жалость едва ли можно назвать бедой.

– Она одна из худших бед.

– К тому же что за беды могут одолеть такую женщину, как она? У нее есть все, о чем она только могла мечтать, кроме ребенка, да и тот непременно появится.

Я замечаю, что он отводит взгляд, так, словно знает какой-то секрет.

– Яков! Расскажите! Что вы слышали?

Он берет стул и усаживается на него, с улыбкой посматривая на меня.

– Нельзя так радоваться несчастьям других людей, – назидательно произносит он.

Я не могу сдержать ответной улыбки.

– Вы прекрасно знаете, что я никогда так не буду делать. Так речь идет о бедах Екатерины?

– Ты сейчас напишешь другое письмо.

– Хорошо. Если вы мне скажете, что вам известно.

– Ну что же, при всем своем воспитании ваш драгоценный брат, святой Гарри, оказался простым грешным, как твой покорный слуга, – говорит Яков. – Вот ты так упрекала меня за моих малышей, и даже выслала их из их маленькой детской, а твой собственный брат оказался ничем не лучшим мужем, чем я, и мужчиной, чем все остальные смертные. Пока его жена пребывала в уединении, его застали в постели с одной из ее фрейлин.

– Не может быть! С которой? Кто это? – вскрикиваю я. – И что, прямо в постели с ней?

– С Анной Гастингс. Поэтому сейчас между герцогом Бекингемом, ее братом, всем семейством Стаффордов и королем бушует громкий скандал.

Я вздыхаю с таким удовлетворением, словно он подарил мне дорогой подарок.

– Какой ужас! – с восторгом произношу я. – Какое несчастье! Я просто в шоке.

– А Стаффорды весьма влиятельны, – напоминает он мне. – И являются родственниками короля Эдварда III. Им никак не может понравиться то, что их имя опозорено, Генри не позволят пользоваться своими женщинами. Король сделал большую глупость, превратив своих лордов в заклятых врагов.

– Как я понимаю, вы так никогда не делаете.

– Никогда, – подтверждает он с тихой гордостью. – Если человек становится мне врагом, я убиваю его либо заключаю в темницу. Я не злю его и не отпускаю в его владения, чтобы он мог там вынашивать планы мести. Я знаю, что должен делать, чтобы править этим королевством. Твой же брат новичок в этом деле, поэтому беспечен.

– Анна Гастингс, – задумчиво произношу я. – Приближенная фрейлина королевы Екатерины. Должно быть, она в ярости. Да она должна рвать и метать! Ее должно переполнять разочарование. Это после ее-то роскошного венчания! И в браке, заключенном по любви! После всех этих хвалебных од и лирических песен!

– Поэтому больше никогда не ругай меня за любовниц. – Яков поднял палец, словно предупреждая меня. – Ты всегда говорила, что твой отец ни разу даже не посмотрел на другую женщину, а твой брат женился по любви. Теперь ты все видишь собственными глазами. Для мужчины совершенно нормально иметь любовницу, особенно когда его жена удаляется на время родов. Поэтому больше я никогда не хочу слышать упреков на эту тему.

– Это не является нормальным поведением и не отвечает морали, – возражаю я. – Это противоречит всем законам, как Божьим, так и человеческим. – Однако надолго бабушкиного пыла мне не хватает. – Ах, Яков, расскажите мне все в подробностях! Придется ли королеве Екатерине оставить леди Анну у себя в услужении? Она что, будет вынуждена сделать вид, что ничего не происходит? А Гарри оставит леди Анну при себе в качестве личной шлюхи? Он же никогда не сможет утвердить ее при дворе как постоянную любовницу, как делает французский король, правда? Или он поставит ее во главе двора, а Екатерину отправит домой?

– Не знаю, – говорит он, касаясь моего подбородка. – Что ты за вульгарное дитя, раз так жаждешь узнать все детали этого скандала! Велеть послу прислать более подробный доклад о событиях?

– О да! – отвечаю я. – Я хочу знать все до мельчайших подробностей.

Однако новости, которые приносит письмо посла из Англии, касаются не скандала, это хорошие новости. Самые чудесные новости: королева снова беременна. Когда я об этом узнаю, первым моим порывом я осеняю себя крестным знамением: я очень беспокоюсь о своем сыне. С самого начала мы с Екатериной соперничаем во всем: моя помолвка совпадает с ее вдовством, смерть моего отца означала для нее скорое заключение брака и собственную коронацию. И теперь меня мучает страх, что рождение наследника рода Тюдоров на корону Англии повлечет за собой смерть нынешнего наследника Шотландии.

Яков не смеется над моими страхами, напротив, посылает за лучшими лекарями, веля им прибыть в Эдинбургский дворец, где мы сейчас живем, и сам отправляется в детскую, где все ходят на цыпочках вокруг кормилицы. Она держит на руках моего сына, на котором надета лишь тоненькая льняная рубашка, которую вскоре тоже снимают, потому что у него с каждым часом все сильнее поднимается жар.

Он такой крохотный, ему всего лишь девять месяцев от роду. Кажется, что в таком маленьком тельце не хватит сил, чтобы побороть лихорадку, из-за которой его кожа стала такой горячей и ввалились глаза. Суетящиеся вокруг няньки смачивают его простыни в холодной воде, закрывают ставнями окна, чтобы в них не попадали жаркие солнечные лучи, но их усилия не помогают. Ему ставят банки, пускают кровь из крохотной розовой пяточки, промывают желудок, пока его не начинает рвать и он не заходится в крике от боли, ничто не может принести ему облегчения. И пока я стою на коленях подле старшей няньки, которая промокает его покрытую потом кожу прохладным полотенцем, он просто закрывает глаза и перестает плакать. Он отворачивает головку, словно бы намереваясь поспать, и замирает. А потом звучит скованный ужасом голос няньки: