– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – подтвердил он. – Отпустите вашу… подругу.

– Она мне не подруга.

– Ну, знакомая. Какая разница!

Разницы действительно никакой не было. Но считать, что в моих подругах ходит Алена Сивашова – вульгарная, распахнутая настежь, как рубашка на груди пропойцы-алкоголика, – мне не хотелось. И какого черта я так дорожу его мнением, рассердилась я на саму себя.

– Алена! Ты иди, а мы тут еще побеседуем.

– Ага! – Алена окинула нас взглядом. – Все понятно. Счастливо вам перепихнуться. Пальм здесь много. Только смотрите не замерзните!

Она помахала мне ручкой и направилась к замку. Стависски засеменил за ней.

– Какая вульгарная особа.

– Известная в России журналистка. И о чем вы хотели со мной поговорить?

– Подождите. Вы слишком торопитесь. Давайте отойдем в сторону.

– Давайте.

Меня по-прежнему била дрожь.

Красивым киношным жестом Андре снял пиджак и накинул его мне на плечи:

– Теперь лучше?

Я промолчала.

Он достал из кармана брюк пачку сигарет и зажигалку.

– Вы же сказали, что у вас нет сигарет.

– Не хотелось расшаркиваться перед этой особой… мне не пятнадцать лет, и я не пускаю слюни перед каждой юбкой.

Он затянулся – по-мужски красиво, глубоко. Я замерла, застыла на месте, чувствуя себя необыкновенно уютно и хорошо в его пиджаке, наброшенном на плечи.

Мне было не по себе, и я понятия не имела, чем закончится этот разговор.

Мы оба, словно следуя некой взаимной негласной договоренности, делали вид, что той ночи не существует, не было ее, и я не знала, радоваться ли мне этому или, наоборот, огорчаться. Ничего не было? Или мы начинаем все с чистого листа…

– Вы сюда приехали по делу? – спросил Андре между первой и второй затяжками.

– Да. По делу.

– Можно спросить: по какому конкретно?

Я насторожилась. Пусть не думает, что меня можно купить этим пиджаком, этой уютной «норкой». Я повела плечами, как будто хотела его сбросить.

– А почему вы об этом спрашиваете?

Адре тихо рассмеялся:

– Просто интересуюсь. Вы такая загадочная!

– Возможно.

– И знаете пять языков. Ваша бабушка, должно быть, необыкновенная женщина.

– Да, – меня несло, непонятно, куда. Но мне ужасно хотелось щелкнуть Андре по носу и дать ему понять, что я не такая, как Алена, и вообще другая. Все то, о чем я думала в последнее время, что переваривала-переживала, внезапно выплеснулось, да так быстро, что это случилось как бы помимо моей воли.

– Я не простая скромная москвичка, о чем вы недавно говорили. Я из древнего польско-литовского рода, восходящего к самим Ягеллонам.

Ну почему мужчинам, на которых я хочу произвести впечатление, я говорю эти слова? Что движет мною? Обыкновенное тщеславие или желание выделиться, показать: я – особая!

– Очень интересно. А кто такие Ягеллоны? – мне задали вопрос, от которого захотелось завыть.

– Династия польских королей, они правили во многих странах Европы.

– Просто замечательно, – легкая ирония прозвучала в его низком чувственном голосе.

В его пиджаке мне было тепло, уютно и не хотелось из него вылезать. Даже несмотря на этот наш разговор, который не вполне складывался.

– И о чем вы хотели со мной поговорить? – вспомнила я, отвлекаясь от своих мыслей.

– Я спросил вас: зачем вы сюда приехали? – спросил он почти грубо, словно имел на это право.

Странное дело, но меня это не покоробило. Ничуть.

– Меня вызвал Константин Диодорович, – сказала я, отчаянно стремясь повысить свои акции.

– По какому вопросу?

– Послушайте! – Я уже была готова рассердиться, но пиджак не давал мне разойтись в полную силу. Не пиджак, а какая-то смирительная рубашка! – Это все очень конфиденциально. Понимаете – кон-фи-денци-ально!

Это было одно из любимых Пашиных словечек. А еще он любил выражения «обалденно» и «суперважно».

– Понимаю. Это вы ничего не понимаете!

– О чем вы? – Несмотря на беспечность тона Андре, по моей спине прошел легкий холодок. И даже пиджак не защитил меня от него.

– Вы не понимаете, насколько все это опасно, – последовал быстрый бесстрастный ответ.

– Но вы-то здесь при чем? Если вам есть что сказать – говорите. Не ходите вокруг да около! – сказала я, поправляя пиджак, уже почти сползший с моих плеч. И украдкой провела ладонью по рукаву, как бы удостоверяясь, что он на месте.

– Но вы же только что сказали, что у вас все конфиденциально. То же самое и у меня. Надеюсь, вы отнесетесь к моим словам со всей серьезностью.

Все хорошее в моей жизни всегда заканчивалось банально и прозаично, даже если я хотела чего-то совсем другого. Наш романтический танец, оказывается, был всего лишь прелюдией к этому разговору, предлогом, чтобы предупредить меня о какой-то опасности.

И эти слова не были пустым звуком.

Письмо, которое я получила по электронной почте накануне своей поездки, и еще одно – сегодняшнее. Нападение в подъезде – все эти факты складывались в неопровержимую картинку. И эта картинка мне категорически не нравилась.

– Послушайте, – я была настроена вполне решительно. Даже несмотря на пиджак. – Вы как-то связаны с Колпачевским?

– Не совсем.

– Вы связаны с рынком предметов искусства?

– Тоже не совсем. Но, по крайней мере, это уже ближе к истине.

– A где гарантии, что вы не работаете в конкурирующей фирме?

Красивое колечко дыма повисло в воздухе.

– Гарантий – никаких.

– Вот видите, и вы еще хотите, чтобы я была с вами откровенной.

– Боюсь, у вас нет другого выхода.

Я перевела на него взгляд.

– Вот уж нет! Первой открывать свои карты перед вами я не стану.

– Очень жаль!

– Мне и правда пора! Спасибо за танец, – бросила я уже на ходу, чувствуя, что на глазах закипают бессильные слезы. Больше всего меня вывела из себя его королевская непробиваемость и ледяная упертость. Со мной играли в кошки-мышки, не беря, по большому счету, во внимание ни мои эмоции, ни меня саму. И это ужасно меня бесило.

Я вбежала с его пиджаком на своих плечах по лестнице на второй этаж и вышла на большой балкон-террасу, опоясывающий почти половину дома. Мне казалось, что чей-то взгляд упирается мне в спину. Я посмотрела сверху вниз на гостей, столпившихся на лужайке. Но все были заняты своими делами. Это все – плод моего воображения? Или за мной кто-то следит? Может, сам Андре? Меня била дрожь, хотелось плакать. Я не знала, почему именно этот мужчина вызывает во мне такие чувства – я его почти ненавидела, и в то же время стоило мне только подумать, что я его больше никогда не увижу, как ледяной озноб прошивал насквозь мой позвоночник; а на душе становилось тошно и пусто. Как будто меркли все краски мира и я смотрела черно-белое кино. Это было глупо, нелогично, нелепо, но я ничего не могла с этим поделать.