войне, — едут сюда в поисках того, что никак не находят дома…

— А если «укры» сунуться дальше, сунуться в Россию? Ты согласишься, что мы здесь не зря?

— Зачем им это? Если опустить факт того, что украинские радикалы жаждут смерти русскоязычного населения, украинская армия всего лишь хочет вычистить свою землю от нас, русских наёмников, и сохранить целостность своей страны. Как мы когда — то, в Чечне. И, совершенно ясно: всё что здесь происходит и ещё произойдет — зря, но, видать, по — иному не разрешается…

— Ты, правда, так думаешь? — спросил Виктор. — Думаешь, что в том, что случилось на Украине есть и наша вина?

— Конечно, люди не причём! Всему виной — решения отдельной от народа политической группы. Думаю, Россия отказалась признать то, что произошло на Украине, как отказалась признать новую власть. Воспользовалась слабостью Украины и украинцев и отхватила Крым, и сделала всё, чтобы разжечь войну на востоке. Но в этом есть вина и самих украинцев. Они могли поступить правильно, чтобы этого не произошло: договориться друг с другом, соблюсти достигнутые договорённости, наконец, признать на Украине равноправными всех людей, разговаривающих на любом языке мира, в том числе, русском — но сделали всё, чтобы этого не случилось. А люди, которые проживали в Крыму и на востоке Украины, очень отчетливо почувствовали, что они чужие. В этом причина войны в Украине, люди выбрали разные стороны. В России сейчас происходит то же самое между людьми и властью. И заслуга такой власти всегда в одном — она может сплотить людей внутри страны против себя. Посмотри: все войны — что чеченская, что на Донбассе — одинаковые. Все проблемы повторяются. Все полевые командиры незаконных вооружённых формирований — от Басаева — Махаева до… О ком сейчас слышно? Кто сейчас на слуху? …до Дрёмова — Мозгового — народные герои! Как и с обратной стороны — служилые, такие как Кульчицкий и Скрыпник…

— Что — нибудь ещё хотите? — снова появилась официантка.

— Спасибо, я — нет, — сказал Егор и вопросительно глянул на Пескова: а ты?

— Не — а…

— Тогда посчитайте, пожалуйста, — сказал Бис.

— В один счёт?

— Да.

Она кивнула и удалилась.

— Всё же, мне кажется, ты не совсем прав, — с понятным Егору интересом оглядел Витка удаляющуюся официантку. — Я, конечно, не всех знаю, чьи фамилии ты назвал, но, что я уж точно услышал: ты сравнил меня, себя в том числе, всех нас — защитников «русского мира» — с чеченскими «бойками». Это неправильно. Нас вынудили взяться за оружие: не нападаем, мы обороняемся. То, что мы сейчас с оружием — вынужденный шаг. Посмотри вокруг: разве тебе не жалко этих людей — стариков, женщин, детей? У тебя самого — сын! Ты готов смотреть, как их будут убивать укронацики? Готов увидеть, как новые фашисты будут жечь их в сараях только потому, что они говорят по-русски? Готов подождать, когда эти гады пойдут дальше, придут в твой дом?

— Кто тебе мозги так засрал? Тебе только двадцать три, а ты говоришь так, будто умереть хочешь сильнее, чем жить! Ты ж не военный?

— Я только теперь понял, какие брутальные чуваки — военные! Оружие, форма красивая… Ордена на груди! Жалко, что не пошёл в военную шарагу, поступил бы в филиал Воронежского военного авиационного института, стал бы лётчиком… Командиром какой-нибудь штурмовой эскадрильи какого-нибудь авиаполка! Воевал бы с «бойками» в ЧеэР, как ты; или с исламистами в странах Ливанта, какую-нибудь Сирию с крыла бомбил или Ливан; куда мы ещё можем сунуться, после Донбасса, пока там американцев нет? Героем России, может, стал бы при жизни… ну, или хотя бы — родного Воронежа…

— Стал бы… воевал бы… — передразнил Егор обидно. — В нашей стране живых настоящих героев мало, это звание всегда больше мёртвым подходило; а с теми жалким живыми единицами ещё разобраться надо — не переоценили ли; а то и — отправить вслед за вторыми, чтоб не за зря носили высокое имя.

— Как-то плохо ты, Егор, о них говоришь?

— А чего их жалеть с таким-то «счастьем»? — отвернулся Егор в окно. — Я одного в голове уложить не могу, какого чёрта ты здесь, если не пошёл в военные?

— Запоздалая романтика!

— Послушай, Вить, услышь меня наконец: война для человека военного это — на уровне подсознания — самоцель, полагаемый смысл бытия, если он, конечно, не выбрал профессию только потому, что будет полжизни на гособеспечении по зелёным шмоткам и денежному довольствию, и служить собрался на продовольственном или вещевом складе — за квартиру от государства… А вообще, видимая романтика и брутальность военной службы во многом оборачивается суровой жизнью полной лишений и тяжёлого труда. Вообще, в средние века брутальным называли жестокого человека со звериными повадками и имело слово исключительно негативное значение. А ты говоришь: быть брутальным военным. Для человека невоенного, как ты, брутальный — это скорее неотёсанный. Для тебя ведь война никогда не была работой? Кем трудился на гражданке?

— Консультантом в «Техносиле»…

— Пылесосы продавал?

— Не только… Много чего: стиральные машины, микроволновые печи…

— Вот! Можешь не продолжать… Кто-то учился воевать с окончания школы, а у тебя этого не было. Ты, правда не понимаешь, что можешь здесь потерять всё, о чём и помечтать не успел, или ты притворяешься? Когда всё закончится — дай бог, повезёт и останешься жив — где бы ты ни был будешь смотреть на всё вокруг злыми глазами из сырого окопа. Только теперь уже без цели. А куда идти солдату, у которого больше нет задания? Некуда. Для солдата это — профессиональный тупик. Всё, что останется у тебя от войны — пустое сердце.

— Послушаешь тебя: перспектива так себе… Может, хорош?

— Не нравится? — расплатился Егор.

— Сойдёт! Только сильно всё в серых тонах! Если честно, мне нравится, что и как ты говоришь, но спорить с тобой тяжело, будто сражаешься с тобой за слово и веру. У тебя башня не болит от всей этой хуйни в ней?

— Болит…

— Так ты дыши глубже, — улыбнулся Песков, — а то у тебя голова вздулась и лицо пятнами покрылось, того и гляди, лопнет!

— Я иногда не могу справиться со своей вспыльчивостью… Просто хотел показать тебе альтернативное твоему мышлению мнение… Я не стремлюсь поменять твое мировоззрение, но ты и сам видишь, они разные. Моё, конечно, тоже может быть не верным: я достиг дна и сил оттолкнуться у меня нет, вроде, как не зачем! Я нахожусь уже в конце пути, а ты — ещё в его начале! Мы, как говорят,