во второй раз он отнесся к ее желаниям не слишком любезно. Король приказал убить ее мужа, захватил их земли, а затем сделал маму Аррика одной из своих многочисленных жен. Сорен находил особое удовольствие в том, чтобы мучить ее. Один из таких случаев привел к рождению Аррика. Она часто повторяла, что, кроме него, в этом проклятом месте не было ничего хорошего.

– Зачем кому-то хотеть покинуть дворец? – невнятно пробормотала другая женщина, ее зеленые глаза остекленели.

– Действительно, зачем? – язвил Катал, ухмыляясь. – У идиотки было все.

Аррик напрягся, и сильная рука схватила его за левое плечо. Он покосился на Шейна, совсем не удивленный тем, что друг сумел к нему подкрасться. Он двигался как призрак.

– Мой принц, – пробормотал Шейн с поклоном. – Полагаю, остальная часть вашей компании с нетерпением ожидает, когда вы прибудетев покои.

– Идеально! – Катал ухмыльнулся и продолжил свой путь.

Аррик и Шейн отступили в сторону, после чего принц и его свита прошли мимо, постоянно хихикая и перешептываясь. Аррик посмотрел вслед своему брату и, как только тот скрылся в здании, сплюнул на землю. Фонари колыхались на легком ветру, их тени танцевали на мощеной дорожке.

– Тебе нужно держать себя в руках, – мягко сказал Шейн.

Он запрокинул голову и вгляделся сквозь деревья в небольшой клочок видимого неба. Над головой мерцали звезды.

– Он говорил о моей матери.

Шейн резко втянул воздух:

– Ублюдок.

– Я мог бы его убить.

– Аррик! – прорычал его друг. – Следи за языком. У стен есть уши.

Шейн был прав. Один неверный шаг, и все, что они выстраивали долгие годы, будет разрушено. Ему нужно действовать аккуратнее.

Ради его мамы.

Ради тех, над кем издевались члены королевской семьи. Глава семнадцатая

Рен

Это невозможно, и все же… Сомнений не оставалось: прямо за пределами ее камеры скрывался водяной дракон. Драконы не жили так далеко на севере. Слишком холодно. Термальные источники подводных вулканов вокруг Лорна делали его идеальным домом для драконов. Что, черт возьми, один из них делал здесь? В темнице. Лицом к лицу с принцессой Драконьих Островов.

В почти кромешной тьме дракон, казалось, слабо, но завораживающе светился в воде. Рен знала, что некоторые драконы излучают свет, чтобы привлечь добычу в самые глубокие морские глубины. Рен подобное зрелище оценивала по меньшей мере как поразительное.

Судя по его голове и морде, девушка поняла, что дракон крупнее Авроры, хотя казался таким же гладким, как и она. К тому же он обладал вытянутыми и тонкими шипами, торчавшими в этот момент над поверхностью, дракону было уютнее обитать в воде, а не на воздухе, в небе.

По неоново-голубому свету, который от него исходил, Рен заключила, что драконья чешуя имела насыщенный сине-черный цвет, похожий на пролитое масло. Шипы зверя вспыхнули, и она замерла в ожидании. При первых признаках слабости существо нападет.

Девушка медленно выдохнула и попыталась успокоить свое бешено колотящееся сердце. Дракон тихо заурчал, сосредоточив на ней взгляд. Рен смотрела смерти в лицо. Она не находила сил отвести глаза от кошачьих зрачков зверя. Он зашипел и обнажил длинные, заостренные клыки. В ней вдруг проснулось мрачное чувство юмора, и пришлось подавить смех. После всего, что произошло, было бы иронично умереть от лап этого создания.

В некотором смысле Рен считала такую смерть подходящей. Почти желанной в каком-то извращенном смысле. Оказаться так далеко от дома, еще и в плену, но умереть при обстоятельствах, привычных жителям Лорна, гораздо лучше, чем любым другим способом – например, от острых как бритва зубов мелких рыбок-пожирателей.

Ты сегодня не умрешь. По крайней мере, будешь бороться.

Ей требовалось спасти королевство и защитить сестру.

Как бы посоветовала поступить мать? Как она могла обратить ситуацию в свою пользу? Дракон отличался от тех, что обитали на островах. Он общался на том же языке?

Рен негромко присвистнула, но зверь не ответил тем же.

Она нахмурилась и забеспокоилась. Знали ли верлантийцы, что у них в подземелье проживает дракон? Его поместили сюда, чтобы он сожрал ее?

Как бы то ни было, Рен являлась дочерью Драконьих Островов и не стала бы сидеть сложа руки, пока существовала хоть малейшая надежда на то, что дракон ей поможет.

Она с трудом сглотнула, открыла рот и начала петь. Ее драконья песня начиналась тихо, она прощупывала почву. Зверь не атаковал, но и не отступал.

Ее губы нервно дрожали, отчего некоторые ноты звучали не в такт. Дракон пошевелился, из его горла вырвалось низкое рычание.

Давай, Рен. У тебя получится. Подумай обо всем, чему тебя научила мама.

Мама. Она научила ее всему, что знала о драконах, хотя женщина родилась не на Драконьих Островах. Она любила этих существ так же сильно, как и собственную дочь, и позаботилась о том, чтобы Рен умела с ними общаться и дружить. Однако не забывала внушать ей почтение и страх перед этими созданиями.

С драконами шутки плохи. Даже морские офицеры Лорна не смогли избежать и смерти от лап драконов.

Они не были домашними питомцами. Драконы становились напарниками.

Песню наполнили чувства, они добавили напеву глубины, а голосу – силы именно там, где раньше их не было. Голос Рен выровнялся. Стоило ей замолчать, чтобы придумать, что сказать или спеть дальше, драконий рык становился громче. Но решимость Рен оставалась непоколебимой.

В конце концов она затянула печальную, навязчивую мелодию, которой мама научила ее еще в детстве. Она успокаивала даже самые буйные сердца, как говорила Анака. Тогда Рен не понимала, почему песня для приручения драконов звучит так грустно, но только лишившись почти всего, наконец осознала: с принятием горя и боли приходило истинное спокойствие, а за ним возникало понимание, что печальные чувства не управляют жизнью человека.

Отныне потеря Рен стала ее частью. И этого не изменить.

Но лишения не должны определять ее суть.

Ей стоило принять свои переживания – перестать ненавидеть себя за то, что плакала, когда ей хотелось только этого, – и тогда печаль могла бы превратиться в обыкновенную эмоцию. И перестать поглощать Рен. Печаль перестанет быть единственным чувством, преследующим ее до конца дней.

Дракон опустил шипы, прекратил рычать и замер. Рен могла бы поклясться, что видела в его золотистых глазах такую же тоску, как у нее. Возможно, Рен мерещилось, но она чувствовала души животных. А у дракона перед ней была душа? Что ж, он страдал. Рен чувствовала это и продолжала петь.

Все-таки дракон оставался драконом, к тому же неизвестным. Она пока