то, что спокойствие, но какую-то заторможенность. Такое же ощущение, как в кабинете у дантиста: пока не сел в его пыточное кресло, трясешься от страха, а когда уже сел — тут все, деваться некуда, и страх отступает.

На улице стоял плотный полумрак, который вот-вот сменится полным мраком. Холодно. Августовские ночи очень холодные, Дита пожалела, что не взяла ничего теплого. К тому же с неба закапал мелкий московский дождик, не дождь, а морось какая-то. Из дверей гранатного цеха повалила толпа, в центре которой шел этот самый невзрачный в кепке и пальто. Всю дорогу по пути к машине какая-то женщина постоянно пыталась остановить его, дергала за рукав, что-то выясняла, заглядывая в глаза. Кажется, говорила про какую-то муку, которую отбирают при въезде в Москву, раз за разом спрашивала: почему отбирают? «Действительно, почему?» — удивилась Дита, запуская руку в портфель и в очередной раз нащупывая рукоятку своего «мопса». Нашла взглядом Василия, попыталась незаметно кивнуть ему, но он не ответил, тупо глядел в одну точку. Медленно, очень медленно он вытащил пистолет. Ленин попытался высвободить рукав пальто, но женщина держала его цепко и задавала один и тот же вопрос про муку и заставы. И тут Василий выстрелил.

Женщина, которая спрашивала про муку, взвизгнула и схватилась за грудь:

— Убили! Меня убили! А-а-а-а!

И действительно, на груди у женщины расплывалось красное пятно, она посерела и стала оседать. Василий застыл с пистолетом в руке. «Что он делает, идиот! — пронеслось в голове у Дита. — Промазал! Тогда почему не стреляет снова?! Надо мне?» Она потащила из портфеля своего мопса и, почти не целясь, выпалила в спину невысокого человека в пролетарской кепке. «Зачем он в кепке, — подумалось некстати. — Он же не рабочий? Ряженый, что ли?» Ленин покачнулся, стал поворачиваться в сторону стрелявших, и тут над ухом грохнул второй выстрел Василия, который, наконец, овладел собой. Эта пуля сбила Старика с ног, он упал ничком и не двигался. Василий швырнул браунинг под машину и бросился бежать. Водитель Ленина выскочил с наганом в руке, завопил:

— Держи его! — но сам упал на Старика, закрывая его собой и поводя стволом револьвера вокруг.

«Они не заметили, что я тоже стреляла, — удивилась Дита. — Как так? Ну да, мой выстрел тише, вот и не заметили. Но я же попала? Да, попала, видела, как попала. А что теперь-то делать?» Пистолетик незаметно вбросила обратно в портфель и, сама удивившись своей находчивости, закричала:

— Держи его! Вот он! Хватай!

Василий уже убежал, так что кого хватать было непонятно, но толпа как-то сразу загудела, очнулась, заволновалась, оцепенение прошло. Продолжала выть на одной ноте раненая женщина. «Все-таки первый выстрел он промазал, тоже мне, стрелок номер один», — подумала Дита, которую охватывало какое-то бешеное возбуждение, пришедшее на смену ледяной заторможенности.

— Сюда! Сюда! — кричала она, бросаясь к выходу. — Он тут, я видела!

Толпа кинулась к воротам, девушку больно прижали к створу, мимо, что-то вопя, бежали мужчины, женщины, на нее никто не обращал внимания, все искали какого-то мифического «его». Дита с изумлением увидела среди бегущих Василия, который вместе со всеми орал:

— Во он! Держи, ребята! Хватайте его, товарищи!

Рядом кричали что-то похожее, метались, сбивая друг друга с ног, бежали сначала в одну сторону, но там никого не было, потом бросались в другую, где тоже никого не было. В какой-то момент Василий исчез. «Надо и мне уходить», — сообразила девушка, и когда толпа в очередной раз бросилась неизвестно куда, Дита тихо скользнула в какой-то переулок, оттуда в другой, стараясь не бежать, чинно, как истинная барышня вышла на широкую улицу и, стараясь припомнить, куда теперь направиться, пошла к Каланчевской площади, к Казанскому вокзалу. Надо добраться до Томилино. Там ждут, там спрячут. А дальше? Дальше посмотрим. Интересно, ликвидация удалась или нет? Судя по тому, как качнулась голова Старика, как у него подломились ноги, когда он падал как он неподвижно лежал — да, большевистского диктатора больше нет. И это сделала она, Дита, Фанни Рубинштейн из Одессы, дочь скромного учителя, истинная героиня, новая Шарлотта Корде! Ей, правда, самой было смешно от собственного пафоса, но вообще-то грудь распирало и бешено стучало сердце: она смогла! Смогла! Выстрелила в тирана и предателя. Несколько омрачало, что тиран и предатель оказался невысоким и довольно невзрачным человеком, но это пустяки. Дело — сделано! И сделано оно — ей. Ну и Василием, конечно. Признаем. Ладно. До Казанского далеко, так что время успокоиться у нее есть. Главное не бежать, а идти спокойно. Просто поразительно, что за ней никто не гонится. Неужели спаслась?

До Томилино добралась уже ночью, совсем темно было. И страшновато. Хорошо, что не выбросила своего мопсика. Если кто-то встретится, она защищена, теперь-то уж точно выстрелит в любого, кто попробует… Что попробует, она не очень представляла, но готовилась к бою. Слава богу, до дачи добралась без приключений. Бледный Георгий ходил взад и вперед по комнате, небрежно кивнул ей, отмахнулся, когда она сбивчиво начала рассказывать:

— Да знаю я, знаю. Старик ранен. Тяжело или нет — неизвестно. Но не убит — это точно. Провалили вы задание, товарищи дорогие. Три выстрела — и не уничтожили гада!

Это был удар. Но Дита, как ни странно, почувствовала облегчение. Она не убила этого пожилого дядьку. И знаете что? Очень хорошо, что не убила. «Наверное, я эсер не настоящий», — подумала Дита, но вместо горечи ощутила почему-то радость. Смогла выстрелить, смогла себя пересилить, но не убила. Только теперь она поняла, что вот так вот, в спину, убивать не хотела.

Плохие новости на этом не закончились. Через какое-то время пришел Василий, молча кивнул, сел, содрав с головы кепку, на табурет и хрипло выдавил из себя:

— Дору взяли.

— Как взяли?! — вскинулся Георгий. — Почему? Где?

— Там и взяли. На остановке трамвая на Серпуховской. Сам видел. Какой-то военный, подошел к ней, заговорил, потом позвал людей, схватили ее и потащили к зданию военного комиссариата.

— А потом что?

— Потом не знаю. Я поехал на Казанский и сразу сюда.

Георгий забегал по комнате.

— Так, отсюда уходить надо. Сдаст.

— Дора не сдаст! — заволновалась Дита.

— Сдаст. Там все сдают. Значит, они здесь могут быть уже завтра.

— Да не пори ты горячку. Ты же говорил, у тебя там кто-то на самом верху? — сказал Василий.

Георгий задумался.

— Опасно сейчас к нему, ох, опасно… Ладно. Оставайтесь сегодня здесь, будем надеяться, что до утра не придут. Жалко оружие выбросили, у меня только старый наган.

— Я не