смотревшую на меня с ужасом. Тут я невольно вспомнила слова своего учителя Козинцева: «Крутить сальто в картине не обязательно, но уметь нужно».

«Шел солдат с фронта»

1939 год

Снимать эту картину нам надо было в деревне на Украине. Основой сценария послужила повесть Валентина Катаева «Я, сын трудового народа». Режиссером был Владимир Легошин.

Приехав в деревню за две недели до начала съемок, я поселилась у милейшей женщины Марыси. О том, что я член группы кинематографистов, которая должна снимать в их деревне фильм, я намеренно Марысе не сказала. Представилась дачницей, ленинградкой по имени Фрося (так меня должны были звать в картине). Не знаю почему, но Марыся сразу стала называть меня Прыськой. Цель у меня была такая: за две недели акклиматизироваться настолько, чтобы ничем не отличаться от настоящих украинских девчонок.

Началась нормальная жизнь дачницы. Я следовала за Марысей везде и всюду, как хвостик, объясняя это тем, что я никого в деревне, кроме нее, не знаю и что без нее мне здесь скучно. Марыся сокрушалась, что я «непутево» отдыхаю, но я видела, что моя компания ее устраивает: она от души веселилась, когда я, как попугай, пыталась повторять на украинском все, что она говорила. К счастью, Марыся не просто смеялась, но и поправляла меня. А я не только учила язык, но и носила воду на коромысле, помогала Марысе в огороде, чистила кукурузу, кормила домашний скот… А вечером садилась с Марысей за стол и с аппетитом ела деревянной ложкой вкуснейший украинский борщ, вытирая рот рукавом или фартуком, как это делала моя хозяйка.

Через неделю к Марысе приехала ее младшая сестра, симпатичная молодая девушка. С ее приездом моя жизнь несколько изменилась – прибавились вечерние прогулки. У меня даже появился кавалер, паренек лет семнадцати. Каждый вечер он подходил к моему окну и кричал что-нибудь вроде «И-го-го-о!». Это означало, что я должна выйти за калитку на вечернее гулянье. У длинного плетня собиралась компания девушек и парней. Последним появлялся гармонист, и тогда мы всей гурьбой ходили по единственной улице нашей деревни и пели под гармошку красивые украинские песни. Потом подходили к плетню. Девушки садились на плетень, а парни стояли – каждый рядом со своей избранницей, и тут начинались разные разговоры. Сидя на плетне, я «узнала», что в деревню приехали «киносъемщики» и будут что-то снимать. С ними приехали и артисты. Я делала вид, что ничего об этом не знаю и никакого отношения к «киносъемщикам» не имею.

Две недели быстро промелькнули, и на следующий день была назначена съемка.

Утром я взяла корзину, сказала Марысе, что иду в лес за ягодами, а сама побежала на съемку. В съемочной группе я попросила, чтобы, пока я снимаюсь, кто-нибудь купил мне ягоды. Дала корзину, деньги и пошла гримироваться. Мы должны были снимать сцену погони немцев за Фросей и драку. Место съемки было выбрано далеко от деревни, к тому же я все две недели вела себя очень осторожно, поэтому была уверена, что правду обо мне удастся скрыть хотя бы на время. Но я не учла интерес жителей деревни к нашей работе. Им так хотелось узнать, как снимают фильм, что они отыскали бы нас даже в космосе.

Сцена погони заканчивалась дракой, для которой я должна была облачиться в рваный грязный костюм. Художница поработала на славу, и вид костюма не вызывал сомнений, что и погоня, и драка были нешуточными. Но доснять драку целиком мы не успели, так как село солнце. Было решено сделать это завтра с самого раннего утра, а уже потом перейти к запланированным сценам.

Чтобы назавтра не тратить время на переодевание, я отправилась домой в съемочном драном костюме – просто смыла грим и взяла корзину с ягодами.

Дома Марыся встретила меня, мягко говоря, неласково. Она даже не взглянула в мою сторону – стояла у печки спиной ко мне и всем своим видом словно говорила: «Не-на-ви-жу!» Было ясно, что она уже в курсе дела. Я решила притвориться, что не замечаю ее враждебности: просто подойду, обниму и скажу, что соскучилась. Но когда я подошла, Марыся с силой оттолкнула меня и разразилась горькими слезами. Из того, что она бормотала сквозь слезы, я поняла, что Марыся очень обижена: вместо того чтобы честно сказать, что я актриса, я зачем-то назвалась дачницей Прыськой. Зачем?! Выслушав ее жалобы, я ответила:

– Марыся, если бы я сказала тебе правду, то никогда бы не научилась у тебя всему тому, чему научилась, да еще за такой короткий срок. А так ты две недели была моей учительницей, даже не подозревая об этом. Тому, что я теперь буду делать на экране, я обязана только тебе.

Марыся перестала плакать, широко раскрыла глаза и удивленно посмотрела на меня. Я же после всей этой сцены и напряженной работы в первый съемочный день вдруг почувствовала смертельную усталость и, пожелав Марысе спокойной ночи, отправилась спать.

А утром… Утром, проснувшись, я увидела, что мой съемочный костюм, над которым так старательно, в поте лица потрудилась наша художница, лежит на скамье тщательно зашитый, заштопанный, выстиранный и выглаженный. От ужаса у меня все просто оборвалось внутри – ведь мы прямо сейчас должны снимать продолжение вчерашней сцены! В полном отчаянии я спрыгнула с постели и побежала на поиски Марыси. Та, безумно гордая собой, готовила на кухне завтрак.

– Марыся! – крикнула я. – Когда ты успела выстирать мое платье?!

– Как когда? Когда ты спала, ночью.

– А зачем? Зачем?! – прохрипела я.

– Как зачем, золотко мое? – удивилась Марыся. – Не могу ж я, чтобы ты неухоженная ходила. Что тогда про меня соседи будут говорить?

Значит, Марыся ничего не поняла – и никогда не поймет. Я смирилась с судьбой и без завтрака, на два часа раньше времени побрела искать нашу художницу. Теперь ей, бедняге, придется из-за Марыси заново готовить мой костюм к съемке.

А вот история про сцену с тачанкой.

Наш режиссер, Володя Легошин, заболел. Но если завтра будет солнце, обязательно нужно снимать. Режиссера мог заменить только его ассистент (вторых режиссеров тогда не было), но он боялся оплошать и поэтому ужасно волновался.

– Вы справитесь, – хором убеждали мы его. – У нас очень опытный кинооператор, Беня (Борис) Монастырский, он вам поможет. А у нас, актеров, сцена простая: два главных героя и Фрося едут на тачанке. Больше ничего…

Наступило утро. Солнце светило вовсю – можно и нужно снимать. Беня Монастырский и его помощники