Мысли ее текли своим чередом, и думала она о том, что, конечно, участие в шоу — это очень забавно и для разнообразия ее очень однообразной жизни — даже здорово, однако никакого толку своим нынешним разведывательным рейдом она не добилась. Натальи Владимировны из «Шалона» не видела, да ведь если бы и видела, все равно та не сообщила бы, кто из ее подруг отдал ей свою алую блузку. Единственная наводка — аромат «Agent Provocateur'a» — не сработала никак, потому что Алёна просто-напросто забыла этот запах. Конечно, можно купить флакон, дома нанюхаться и во время шоу соваться носом то к одной, то к другой дамочке, искать, чем их запахи соответствуют. Но что-то Алёна сомневалась в своих собачье-ищейковых способностях. Если судить по фигуре, блузка могла бы подойти и Евгении, и Лариссе. Наверняка на шоу найдется еще несколько столь же пышногрудых и тонких в талии моделей. И что это значит? Да равно ничего. Хотя бы потому, что, вполне возможно, загадочная приятельница Натальи Владимировны вообще не участвует в этих шоу, с чего это Алёна вбила себе в голову, что она там непременно окажется? Кажется, на сей раз детективщица Дмитриева, непризнанная «звезда сыска», идет не тем путем. Не тем! Чтобы найти человека, убившего Сергея Коржакова, нужно побольше узнать о нем самом. Как? Да очень просто. Следует расспросить этого, как его там, Смешарина. Он работал на Коржакова, он его худо-бедно знает. Конечно, трудно ожидать, что он с ходу станет откровенничать с Алёной, но она его разговорит, сто процентов, что разговорит! Осталось только выяснить, как его найти. Его координаты знают в милиции, но обращаться туда Алёне что-то неохота. Во-первых, так ей и сообщили там адрес Смешарина, прямо разбежались, что там, адресное бюро, что ли? Во-вторых, лишний раз привлекать к себе внимание «внутренних органов» неохота тем более. Как бы они, эти самые органы, не проглотили и не переварили избыточно любопытную дамочку!

Дверца водителя распахнулась, и в автомобиль просто-таки впрыгнула Галина — с проворством, совершенно неожиданным при ее кругленькой, весьма упитанной фигурке. Лицо ее было возбужденным до того, что аж капельки пота проступили над ярко накрашенной верхней губкой. В руках она по-прежнему держала черный пакет.

— Боже ж ты мой! — с привизгом воскликнула Галина. — Ну и сцена! Ну и сцена!

— Что случилось? — удивилась Алёна. — Вы фотографии что же, не отдали?

— А, черт! — Галина с досадой уставилась на пакет в своих руках. — Обо всем забыла. Сейчас охраннику передам, больше я туда не пойду, гори оно все огнем, это не для моих слабых нервов!

Она снова выскочила из машины, вернулась на сей раз и в самом деле буквально через две секунды с пустыми руками, села в машину и обернулась к крайне заинтригованной пассажирке:

— Слушайте… я, конечно, не сплетница… а вы?

— Ну что вы! — бурно оскорбилась Алёна.

— То есть вы никому не скажете? — спросила Галина с почти молящим выражением. Чувствовалось, если она не получит гарантии нераспространения сведений, буквально распиравших ее, она просто-таки лопнет от переизбытка чувств.

— Никому! — проговорила Алёна и даже приложила ладонь к сердцу. Для усиления впечатления она бы даже возложила руку на Библию, как в американском суде (в кино видела), но Библии не было. Поэтому свободной правой рукой она быстренько перекрестилась и протараторила: — Вот крест святой! Истинный! Разрази меня гром, лопни мои глаза, развались моя утроба на десять частей, если проболтаюсь!

Обычно эта старинная клятва повергала людей в веселую истерику, однако Галина только кивнула удовлетворенно. Видимо, все-таки сильное потрясение испытала в редакции. И через минуту Алёна ее вполне поняла, потому что Галина поведала ей, как она открыла дверь в Ладин кабинетик и увидела там Лариссу Сахарову, которая хозяйку кабинетика… изо всех сил хлестала по физиономии и крыла таким матом, что даже у Галины, бухгалтера с двадцатипятилетним стажем (а это, знаете ли, не кот начихал, в таких горнилах, как бухгалтерии и финотделы, и закаляется сталь характеров бестрепетных, равнодушных и в совершенстве умеющих абстрагироваться от живой житейской конкретики!), немедленно завяли уши. И еще Ларисса шипела, чуть ли слюной не брызгая от злости:

— Ах ты, сука безмозглая! Зачем ты ее на примерку прислала?! Сколько денег на тебя потратила, а ты как была дурой, коровой бестолковой, так и осталась. Только и умеешь, что жопу свою в разрезы выставлять, как будто в женщине жопа — главное, словно она жопой думает, а не головой!

И Галина с такой силой повернула ключ в замке зажигания, что ее «Судзуки» как бы даже вздрогнул и съежился от возмущения.

Алёна тоже съежилась, но морально — как мимоза, на которую подуло ледяным ветром. Она была весьма звукочувствительной, особенно — к инвективной лексике, даже на таком самом бытовом, обыденном уровне: слово «жопа» терпеть не могла… так же, кстати, как «жрать» и «ржать» (в смысле — смеяться, из-за словечек «ржачка» или «поржали» ей случалось начисто прекращать отношения с некоторыми людьми). И в первую минуту эти неформальные, мягко говоря, метафоры ее даже отвлекли от главного, что, собственно, и поразило Галину: что Ларисса Ладу не просто ужасно бранила, но и била, била по лицу. То есть «Ликорида» была разъярена до крайности!

Но из-за чего? Ведь, когда они расстались полчаса назад, Ларисса была безмятежна и весела. Что могло случиться с ней потом? Или она просто искусно скрывала свои чувства, свое раздражение и даже ненависть? Но к кому? Чье появление на примерке привело ее в такое состояние? Не Алёны ли Дмитриевой? А почему? По фигуре Ларисса вполне сгодилась бы на роль женщины в алой блузке, которую ищет Алёна. Что, если она была в тот день у машины? Что, если заметила Алёну? Что, если узнала в ней не только писательницу Дмитриеву, но и невольную свидетельницу происшествия около «Газели» — убийства… Но каким боком тут замешана Ларисса? Не она ли прикончила беднягу Коржакова?

— Как по-вашему, в чем тут дело, из-за чего Лариса с глузду зъихала? — спросила в эту минуту Галина, выдав свое малороссийское происхождение и оторвав нашу героиню от размышлений.

— Не представляю, — пожала та плечами, но сейчас она, конечно, не стала бы класть руку на Библию, а тем паче — поостереглась бы разбрасываться страшными русскими народными клятвами… развались моя утроба… бр-р, не дай бог!

— Мне кажется, — Галина таинственно округлила глаза, — Ларисса Ладу приревновала.

— Что?!

Вот так номер…

— Ну да, приревновала к какой-то женщине, которая пришла на примерку. — Галина глянула лукаво: — Ведь вы у нее получили пригласительный? Уж не вы ли стали яблоком раздора между двумя этими лесбюшками?

— Я… да вы что… да вы как… — забормотала Алёна, совершенно сбитая с толку и скандализированная до нервных судорог.

— Шучу, шучу, — рассыпчато хохотнула Галина. — Я о писательнице Дмитриевой кое-что слышала! — Она с шутливой укоризной погрозила пухленьким, отлично отманикюренным ноготком. — Вы, конечно, дама веселая, чем и восхищаете всех, но уж в порочащих вас связях с женщинами замечены точно не были. На вас, впрочем, клеймо стоит, за версту видно: натуралка. На мне, надеюсь, тоже! А вот Ларисса Сахарова… я ее давным-давно знаю, наши отцы когда-то вместе в облисполкоме работали, только Павел Петрович Сахаров был зампредседателя, а мой — завотделом. У Лариссы приключений в жизни было — выше крыши, сплошные скандалы, и заминать их удавалось только благодаря должности ее отца.