он, – между нами существовала такая прочная духовная связь, такая естественная близость, такое слияние разумов, словно мы уже были женаты… В каком-то смысле в ней было что-то от матери, которую я видел в ней влюбленными глазами.

И тот и другой сублимировали друг друга, отрываясь от телесного, которое воспринималось ими как нечто грязное. По крайней мере, так происходило со слов Мишеля Фурнире. Потом он провел тщательное и долгое расследование, в результате которого обнаружил, что у нее был роман с женатым интерном. Он отправился к этому человеку и выдал себя за брата Аннет.

– Вероятно, мной двигала мысль, что я иду к какой-то куче мусора, к суперублюдку.

Он представлял, как убьет медика, но, увидев на его столе фотографию детей, в слезах бросился вон из кабинета. Здесь мы видим подэкспертного, если можно так выразиться, стыдливым скромником, еще не убийцей. Фурнире не всегда был Фурнире. Это следует из рассказа о его поступках, а затем о его преступлениях.

Все дальнейшее повествование взято исключительно из рассказа самого Мишеля Фурнире. Они с Аннет были женаты, когда в 1966 году он совершил свое первое сексуальное насилие над двенадцатилетней или тринадцатилетней девочкой. Это произошло в пригороде Седана, где Фурнире купил землю. Он сделал вид, что ему нужно что-то спросить, а затем подвел девочку к статуе Пресвятой Богородицы. Там он вдруг обнаружил, что «сбит с толку». Все случившееся затем было импровизацией. Фурнире приказал девочке раздеться. Та начала плакать. По его словам, он ее и пальцем не тронул. При виде детских слез его охватила паника. Он утешил жертву и отвез домой к родителям. Ему хотелось проверить, что физически представляет собой девственность.

В этом нападении виден первый набросок того, что превратится в его методику. Фурнире сообщил, что чувствовал себя жалким и униженным из-за совершенного поступка, но понял, насколько «утопия придавала ему оригинальности». Он был арестован и приговорен к восьми месяцам лишения свободы условно. Узнав об этой истории из газет, Аннет выставила супруга вон – точно так же поступила в свое время его мать, выгнав мужа. Фурнире тщетно пытался снова завоевать Аннет. Он утверждает, что влюблен в нее по сей день. Для него это означает поклоняться существу, возведенному на пьедестал, – формулировка, которую Фурнире использует в отношении матери, тети Алисы, Аннет и, в меньшей степени, своей второй жены Николь, с которой он познакомился через несколько лет после описанных событий. Николь была «с гордой повадкой, очень изысканной и сдержанной». Она находилась под его жестким контролем, но все равно сохраняла надменность. С ней у него сложились вполне нормальные отношения. Даже сегодня Фурнире пребывает в иллюзии, что супруга рассталась с ним скрепя сердце. Он упорно считает, что оставляет на женщинах нестираемую метку, даже на тех, кто его бросил. Например, он свозил Николь на мероприятие по дрессировке собак породы бувье. Несколько лет спустя она приобретает фландрского бувье. Разве это не доказательство того, что женщина все еще любит его?

Между первым и последующими совершенными им нападениями наблюдается определенная градация: с Аминой он имитирует изнасилование, а в случае с Сандрин проникает в вагину жертвы пальцами. Фурнире утверждает, что потом отвез обеих домой. Затем наступает очередь Катрин. Он угрожает ей пистолетом и серной кислотой, она бросает ему в лицо свой свитер и, по словам Фурнире, «начинает контролировать ситуацию». В 1987 году он был приговорен судом присяжных Эври к пяти годам тюрьмы после трех лет предварительного заключения.

Именно тогда он встречается со своими первыми экспертами-психиатрами, которые отмечают его зацикленность на теме девственной чистоты. Доктора Мишель Хенне и Ги Бенуа написали в отчете: «Конечно, он не отрицает существование плевы, но девственность остается для него неразгаданной тайной». Они добавляют, что рассказ Фурнире дает возможность «диагностировать у него состояние настойчивого, ставшего одержимостью поиска, направленного на то, чтобы заполнить пустоту детства и юности, компенсировать свое разочарование в обоих браках, а именно отсутствие опыта превращения девственницы в женщину». Также они настаивали на его опыте кровосмесительных отношений с матерью. В продолжение этих наблюдений Ален Морион и Мишель Дюбек писали в 1986 году, что «действия, совершенные Мишелем Фурнире, воспринимаются им самим как крайне упорядоченные. Есть основания считать его состояние пограничным, переходящим в бредовое». Но они исключили предположение о бреде, потому что его «Я» сохраняло свою целостность.

В этот период уже проявляются составляющие его окончательно оформившейся личности, но Фурнире еще упоминает о своих недостатках. Он выглядит плохо организованным и несобранным. Несмотря на то что наш подэкспертный проявлял самообладание, после первых попыток нападения он все равно казался жалким. Итак, Фурнире отказался от мысли расправиться с любовником Аннет и решился проводить своих жертв домой. Однако постепенно его деяния становятся все более опасными. На суде в Эври обвиняемый вел себя «примерно»: извинялся, скулил, демонстрировал приступы угрызений совести. Фурнире ответил на коллективные ожидания, явив всем лицо раскаявшегося преступника, – того, кто требуется средствам массовой информации и общественности. Он уже был отъявленным извращенцем, но еще не убийцей. Чтобы оценить природу этого зловещего фарса, достаточно сравнить поведение Фурнире на суде с содержанием его переписки с Моник Оливье в тот же период времени. Я постоянно указывал на это, в том числе на заседаниях по делу Ги Жоржа и Патриса Алегре: не ждите от них того, чего они не могут дать. Если бы эти субъекты были способны раскаяться так скоро после своих преступлений, они бы их не совершили. Это не замечание относительно морали, но здравый смысл, основанный на клинической практике. Этот тип коллективных ожиданий становится призывом к извращению.

Мы имеем дело с явлением, которое выходит за пределы нормы и встречалось во все эпохи. Фурнире защищает себя от безумия и поддерживает сплоченность своего «Я» ценой крайней извращенности. Некоторое время он подумывал о том, чтобы изолировать себя от мира, отправившись в изгнание или став смотрителем маяка. Все эти раздумья об экзистенциальном дискомфорте постепенно сошли на нет. Он их преодолел, словно превратившись в цементную глыбу извращенности, оставаясь безупречным в собственных глазах. За эти годы Фурнире отрекся от любой слабости и узаконил все свои проступки. Наконец-то жизнь приобрела смысл: он будет воплощать свои фантазии, даже если придется преступить закон. По мере того как он раз за разом совершает нападения, становится очевидным: то, что изначально было всего лишь черновиком, постепенно обретает четкость и сосредотачивается вокруг неустанно действующего преступного предприятия. Сидя передо мной, Фурнире зачитывает свой зловещий список.

После освобождения в 1987 году он