Неизвестно, что именно помогало сеньору Ривере держаться: выдумки дочери, ее нежелание отпустить его или процедуры, которые Лола выполняла с мастерством медсестры: обтирания, упражнения, капельницы, наркотики, новые медикаменты – но предсказанный врачами год успел приблизиться к полутора.

– Хочу попросить тебя, Лола…

На сером изможденном лице, сливающемся с подушкой, остались только глаза. Они все еще блестят требовательным огнем. И девушка старается не отводить взгляда, чтобы сердце лишний раз не проваливалось в пустоту при виде того, что страшная болезнь сотворила с телом отца.

– Все, что пожелаешь, папа.

– Доченька, мне осталось недолго…

– Прошу тебя, прекрати!

– Я знаю, что говорю, Лола.

– И слушать не хочу!

– Придется, Долорес.

Лола улыбается – отец верен себе. Ему невозможно не подчиниться.

– Ты не меняешься, папа.

– Зато ты изменилась, милая. Все это сидение возле меня – не твое, Лола. Я хочу увидеть свою девочку прежней, чтобы уйти спокойно. – Дон Хосе смотрит на этажерку, на те снимки, где мулета летает перед мордой быка. Его дочь оборачивается:

– Ты хочешь, чтобы я…

– Да. Я хочу видеть Лолиту Ла Бестиа на поле боя – там, где она должна быть. Я хочу, чтобы ты подарила мне последнее, что еще можешь подарить: корриду.

– Скоро San Isidro[80].

– А сегодня какое?

– Пятнадцатое апреля.

Дон Хосе тяжело вздыхает:

– Постараюсь дожить. А ты – марш в школу, вспоминай технику ударов! Боюсь, сейчас ты лучше попадаешь в человеческие вены, чем в тушу быка.

Лола приглашает сиделку и возвращается на арену. Старый матадор, улавливающий чутким слухом ночные стенания дочери, не мог предложить ничего лучше. Механические выпады шпагой в сторону воображаемого соперника действительно на время отвлекают ее от мрачных мыслей. Она занята подготовкой и даже по привычке останавливается полюбоваться афишей. Лола аккуратно отделяет плакат от каменной стены – в спальне сеньора Риверы он тоже будет смотреться великолепно. На плакате Долорес Ривера в лучшем костюме и стандартный текст:

Представление состоится двенадцатого мая, если тому не воспрепятствует погода, с разрешения властей и под их председательством.

Погода не препятствует. Представитель Лолы уже прошел жеребьевку, и ее сегодняшний соперник помещен в apartado[81]до начала корриды. Время близится к пяти. Скоро начнется шествие, а матадор все еще без костюма.

– Тебе не холодно? – Лола не может покинуть правительственную ложу.

– Все в порядке, – отмахивается сеньор Ривера.

– Ниоткуда не дует?

– Плюс двадцать восемь, Лола!

– Тебе что-нибудь нужно?

– Все, что мне нужно, – чтобы ты добыла два уха и хвост, да еще кусок великолепной говядины мне на ужин.

Полтора года без сражений дают о себе знать. Лола по-прежнему крайняя слева в первом ряду[82], сопровождающие шествие альгвасилы на лошадях одобрительно посматривают на женщину, предвкушая удивительное зрелище, однако сама она не чувствует уверенности. Всю терцию пик Лола проводит автоматически: без энтузиазма встречает быка, механически выставляет капоте. Движения помощников кажутся ей какими-то мутными и замедленными, будто глаза закрыты плотной пеленой. Вышколенная квадрилья отважно защищает своего матадора: бесстрашно бежит на быка, останавливает зверя, фиксирует. Лола чувствует себя сторонним наблюдателем, позволяя двум младшим тореро проявлять себя. Изредка приближаясь к животному, она ловко отпускает плащ в отработанные годами ларгас[83], срывая заслуженные аплодисменты и вновь, будто испугавшись своего неожиданного лихачества, скрывается за спинами своих подчиненных.

Очертания нарисованных на арене кругов кажутся размытыми, фигуры пикадоров, поднимающих острие, чтобы привлечь быка, – нечеткими. Каким образом Лоле удается удерживать соперника в пределах внутреннего круга, остается загадкой даже для нее самой.

Зверь попался яростный. Он поддается выпадам пикадора, атакует, упирается рогами в доспехи, пытаясь перевернуть коня. И вот уже этапы первой терции (встреча, состязание, выход) пройдены положенные три раза, а бык снова и снова рвется в бой. Кажется, он совсем не потерял силы и готов разорвать собравшихся для второй терции бандерильеро.

Следующая часть корриды – потеха как для публики, так и для быка. Терция бандерилий не лишает его сил. Короткие копья, украшенные разноцветными лентами, впиваются в тело животного, будто назойливые комары, еще сильнее зля, заставляя атаковать людей с удвоенной силой.

Лола обязана наблюдать за движениями помощников, чтобы не выпустить из-под контроля неблагоприятное развитие событий на арене, однако ее внимание приковано к сморщенной фигуре отца. Ей кажется, что за минуты, прошедшие с начала схватки, он еще больше побледнел, похудел и высох. Девушка пытается поймать его взгляд, и когда наконец ей удается встретиться глазами с учителем, она видит, как на нее льется призывная волна, заставляющая забыть обо всем, сконцентрироваться на происходящем и вернуться на поле боя. Отец посылает ей уверенность – она все правильно сделает и выйдет победителем. Лола уже пропустила несколько приемов, проведенных бандерильеро, не заметила al cuarteo и de frente[84], и теперь с интересом смотрит, как один из умельцев, рискуя быть поднятым на рога, наносит удар изнутри, проходя между ограждением и быком. Лола вскидывает руки вверх, призывая публику оценить мастерство человека. Зрители охотно работают ладонями, предвкушая скорую кульминацию действа. Приближается терция смерти.

Подгоняемая гомоном трибун, Долорес Ривера подходит к председателю корриды, чтобы получить орудия убийства. Держа мулету и шпагу в левой руке, девушка правой снимает шляпу и направляется к человеку, которому собирается посвятить свою «работу». Это древний красивый обычай, зачастую тореро читают большие речи или провозглашают стихотворные оды. Но сегодня она лишь замирает с непокрытой головой в почтительном поклоне и говорит одно слово:

– Спасибо.

Дон Хосе устал. Он лишь слабо улыбается дочери, сил не осталось даже на слабый кивок. Еле сдерживая вдруг подступившие слезы, Лола бросает шляпу на арену через плечо. Она падает дном вверх. А разве могло быть иначе?[85]